Сварог швырнул кому-то поводья, перекинул ногу через седло,спрыгнул наземь, схватил за шкирку Караха, сорвал с плеча, сунул в протянутуюруку Леверлина. Сделал два шага вперед, сжимая древко Доран-ан-Тега. Либо все решитодин хороший удар, либо половина конников ляжет здесь, время будет потеряно, ауж боевой дух…
– Ну… – хрипло сказал он то ли топору, то лисамому себе, сделал еще два шага, невероятно осторожных, словно ступал босикомпо битому стеклу.
Если бы еще знать повадки врага. Прыгает ли он первым?
Тянет ли до последнего момента? Не обучали майора на Землесражаться с хелльстадскими псами. Были используемые для подвода минобыкновенные дворняги, были восточноевропейские овчарки при заставах, былидоберманы у америкосов и специальные боевые породы у китайцев… Был еще юныйглупый щенок, так и не ставший взрослым гармом… Но таких чудищ не встречалось.
Черный зверь стоял, не сводя с него глаз. Глухо рыкнул.Сварог примерился.
Еще два шага. Настолько длинных, что за это время можновспомнить всю свою непутевую жизнь. И настолько коротких, что не успеешьпрочитать молитву.
Зверь вдруг бешено замахал хвостом, подпрыгнул, покатился поземле, вскочил, попытался встать на задние лапы.
Из Сварога словно выдернули какую-то жилочку, на которой всеи держалось.
– Боже мой, – сказал он. – Малыш. Да как жеты вымахал…
Он отшвырнул топор и бросился вперед. Увидел, как ближнийвсадник поднимает арбалет, заорал сквозь сжавшую горло спазму, чуть не сорвавголосовые связки:
– Не стрелять, повешу!
Черная молния сбила его с ног и катала по земле, тонаваливаясь так, что трещали ребра под кирасой, то облизывая лицо горячиммокрым языком. Он отпихивался ладонями, орал, не в силах унять щенка,беспомощно барахтаясь посреди вихря восторга и обожания. И когда наконец смогвстать, унимая прыгавшего вокруг Акбара, чувствовал себя так, словно его долгомолотили цепями, а лицо терли наждаком и для охлаждения поливали машинныммаслом.
– Ну конечно, малыш, – сказал он, пытаясьпривыкнуть к зубастой пасти, жарко дышавшей на уровне его лица. –Следовало сообразить, что у тебя-то был шанс спастись… Это меня ты искал тут?Или просто безобразничал?
Воины за спиной Сварога сидели в седлах, боясь дохнуть.Каждый из них любил порассказать или послушать в корчме пару-тройку баек сучастием призраков, вампиров, ведьм и прочей нечисти. Может, кто-то из нихсталкивался с нечистью и наяву… Но тут совсем другое дело! Их в бой ведет явновеликий колдун, способный заговорить лошадей… Кто сказал – лошадей?! Способныйостановить и одним взглядом приручить хелльстадское чудовище! (Откуда им былознать, что щенок приручен давно? Во всяком случае, Сварог докладывать несобирался. Зря его так мало ценили в приграничном гарнизоне в Монголии – он былхорошим командиром и понимал, сколько стоит вера подчиненных в начальника.)
Порядок удалось восстановить быстро, послушные фамильнымзаклинаниям Гэйров кони шагали в строю, но в глазах у них стоял ужас, ноздридико раздувались, и Сварог думал, что они непременно заработают стойкуюшизофрению. Всадники тоже чувствовали себя не лучшим образом, хорошо еще, чтоистосковавшийся по хозяину пес держался возле его коня, не отставая ни на шаг.Один Карах, сидевший высоко, был беспечен, прилежно сообщая через равныепромежутки времени, что внимания магов к отряду пока что не ощущает. Это тожеработало на авторитет Сварога. От джинна Урак-Омтара комментариев не поступило– но временами Сварог явственно слышал тихий рокочущий хохоток.
Примерно в лиге от поместья, в редком сосновом лесу, Сварогслез с коня, прошел вперед по дороге с Леверлином и Хартогом. Они то и делокосились на неотступно сопровождавшего Акбара – пес не то чтобы замышлял противних что-то, но показывал всем видом, что терпит их присутствие только изуважения к хозяину и готов по малейшему жесту поотрывать головы, а еслипотребуется, то и руки и ноги. Вряд ли во время своих странствий он прониксялюбовью и уважением к двуногим…
– Мы едем туда вдвоем, – сказал Сварог Хартогу,задумчиво рассматривая поднятую с земли шишку. Шишка как шишка. Совсем какземная. – Когда начнется заварушка, вы врываетесь в поместье на полномгалопе и аккуратно вырубаете под корень все, что сопротивляется. Примитивнаядиспозиция, но другой, по-моему, и не требуется. – Шишку он бросил назад,на покрывающий землю ковер отпавшей жухлой травы.
– А как я узнаю, что заварушка началась? –невозмутимо спросил Хартог.
– Вы непременно увидите, – пообещал Сварог. –Урак-Омтар, ты меня понял? Когда прикажу поджечь эти чертовы казармы,постарайся, чтобы пламя увидели даже здесь. И можешь быть свободен.
– Почему бы не спалить все поместье прямосейчас? – пророкотал джинн. – Что мне стоит? – Как для любогопленника, последние минуты заточения были для джинна самыми мучительными.
– А ты сможешь предварительно вытащить оттудагерцогиню?
– Прости, но это было бы четвертым желанием, –сказал джинн. – А уговор есть уговор. – Это прозвучало даже снекоторым сожалением, словно джинн всерьез озаботился проблемами людей. Аможет, ему понравилось участвовать в приключениях.
– Зачем нам герцогиня? – спросил Леверлин. –Даже если только половина из того, что о ней рассказывают, правда, лучше быпустить ее с дымом без всяких разговоров…
– Извините, граф, но лорд Сварог прав, – сказал,тяжело вздохнув, Хартог. – Она много знает.
Леверлин молча отдал честь по-ронерски – приложил к сердцувытянутую дощечкой правую ладонь – и направился к лошадям.
– Карах, в сумку, – сказал Сварог. Теперь, когдароли распределены, медлить было незачем.
Через какой-нибудь час, а то и гораздо раньше, станет ясно,кто победитель, а кто побежденный. Чья грудь в крестах, а чья голова в кустах…
– Хозяин, мне бы с тобой. Вдруг я почувствую что-то.
– Куда ж я тебя дену? Плащ надевать не буду, дратьсяпомешает.
– А я просто сяду к тебе на плечо, – упрямился Карах. –Ты же берешь этого зверя?
– Ему не объяснишь…
– Зато я выгляжу гораздо безобиднее.
«И в самом-то деле, – подумал Сварог. – Когда водном помещении окажутся балующаяся черной магией хозяйка войска из мертвецов игромадный хелльстадский пес – в этой честной компаний маленький серенькийдомовой будет выглядеть безобидно, словно канарейка в клетке…»
Лесок кончался уардах в двухстах от границ поместья. Глазамоткрылся ухоженный парк с фонтанами и статуями, белыми каменными лестницами,спускавшимися к пруду. Пруд был настолько живописен, с бледными цветками,чем-то очень похожими на кувшинки, и темно-зелеными плоскостями плавающихлистьев, что так и ожидалось: вынырнет сейчас гоголевская русалка, выберется набережок и под грустную песню примется расчесывать зеленые волосы… Подстриженныев виде шаров и конусов деревья, длинные зеленые полосы густой живой изгородиокаймляли посыпанные желтым песком дорожки. В глубине парка виднелось большоесветло-коричневое здание с высокими стрельчатыми окнами, террасами, балконами,изящными декоративными башенками цвета осенних листьев, усеявшими крышу изжелтой черепицы. Райский уголок. Представить трудно, что неподалеку – угрюмыйкаменный ящик, набитая навьями старинная казарма.
