class="p1">— Слава, Славочка! — и поочередно заглянула во все углы нагретой солнцем светелки.
Хозяин не откликался, и белы косточки его, как говорила бабка, лежали где-то на чужой земле.
Катя толкнула рукой створки рамы, опустилась на старый венский стул с тремя сохранившимися ножками, четвертая — значительно толще и прямее, была сделана Славой с запасом столетней прочности.
Сколько раз за свою коротенькую мальчишескую жизнь он смотрел из этого окна на городок, делая уроки или сочиняя стихи.
В день Победы в прошлом году, сидя тут за Славиным столом, они написали ему с Ниной шутливое письмо, как ждут его приезда лучшие девушки завода и жаждут быть представленными! Он отозвался одной строчкой в письме к бабушке: «Спасибо за послание, оно растрогало меня», — и это показалось Кате обидным. Брат не понял или, вернее всего, не захотел понять их веселого настроения, что уже было совершенно не похоже на него! А они, будто загипнотизированные его военной службой, солдатским штемпелем на письме, не придали этому значения и, помнится, особенно не тревожились.
Андрей Савин приехал весной, когда Наденька заканчивала первый класс.
Катя встречала его одна. А Надя в ученической форме: коричневом платьице и белом фартуке, с бантом в волосах, но в самодельных суконных тапочках — совместный труд бабушки и мамы — поджидала отца дома.
— Вот и свиделись наконец, вот и свиделись! — приговаривала бабка, стоя поодаль, вытирая слезы и любуясь, как отец, приподняв дочь на руки, стал целовать и прижимать ее к себе.
В их небольшой половине сразу стало тесно от присутствия мужчины, запахло табаком, одеколоном, кожей чемодана.
Рядом с плотным широкоплечим мужем, Катя выглядела худенькой, высокой девушкой с острыми локтями, выпирающими ключицами в открытом вороте пестренького платья.
Зашла соседка Валентина Степановна подивиться на чужое счастье. Подала Андрею руку лодочкой, похлопала ресницами над близорукими бесцветными глазами, сказала глуховато:
— Ну и парочка!
Катя зарделась от удовольствия и от того, как посмотрел на нее Андрей неотрывно восторженным взглядом. Потом подошел, обнял, поцеловал.
В висевшем между окон зеркале отразились две головы: черноволосая и темно-русая. Катя постаралась, завилась вчера на ночь: длинные локоны красиво падали на плечи, глаза блестели и казались совсем зелеными.
— Заново теперь придется тебе, парень, привыкать к семье. Поди, отвык? — полувопросительно заметила соседка.
Катю неприятно царапнули слова Валентины Степановны, но в них была доля горькой правды.
— А я никогда и не отвыкал от своей Катеньки, — продолжая смотреть на жену ласковыми глазами, как бы между прочим, но с большой силой убежденности отозвался Андрей.
Поздно вечером, оставшись с женой вдвоем, Андрей вынул из чемодана фотографию Славы в гробу, положил на стол.
Катя взглянула, тихо охнула.
— Спрячь, подожди, не показывай бабушке! — горячо прошептала она, косясь на дверь. — Трудно ей, хотя и крепится изо всех сил. Уж я-то вижу.
Миновал месяц, еще несколько. Аграфена Егоровна, всегда немногословная с соседками на улице, никак не могла нахвалиться своим внуком: и добытчик-то он, и дом вон раскрасил не хуже любого маляра, и жену на руках носит!
Бабка говорила правду, но в раскрашенном доме, кроме нее и Кати, жил еще один подрастающий человек. Наденька, по привычке, что ли, вполне обходилась обществом матери и только с ней становилась говорлива. Отец, возвращаясь с работы, целуя Катю, мог не заметить, что в комнате за своим письменным столиком сидит над тетрадкой девочка.
— Бесчувственные оба какие-то, словно не рады друг другу, — в дурную минуту жаловалась Катя бабушке и завидовала семьям, где дружба между отцом и детьми сложилась без нажима матери.
Иногда в глубине души Катя упрекала себя за свою «методу воспитания без сантиментов» отчего, наверно, Наденька скупа на проявление ласки с отцом! Но ведь она сделала все возможное, чтобы привить девочке любовь и уважение к отсутствующему отцу. И вот, кажется, ничего не получилось!
Аграфена Егоровна только головой качала на все Катины терзания, ну, слыханное ли дело, чтобы родной отец не любил свое дите!
— Втемяшилось это тебе, внучка, понапрасну Андрюшу обижаешь!
Однажды, случайно услыхав разговор жены с бабкой на эту тему, Андрей вскипел:
— Как у тебя повернулся язык сказать такое… Я не понимаю! — закричал он, вбежав с террасы в дом. — Бабушка, втолкуй ты ей…
— Ну, раскипятился, — спокойно заметила Аграфена Егоровна, стоя у кухонного стола. — Ничего я не стану втолковывать Кате, сами разберетесь. Между прочим, матери виднее, как отец относится к ребенку…
Андрей только руками развел, — бабка при редких обстоятельствах не держала его сторону, но тогда, — он точно помнил, — она поступала по справедливости.
Он растерянно взглянул на жену, вся воинственность слетела с него. Черт его знает, — может быть, он немного огрубел на войне, но он так тосковал там о них… и вдруг чудовищное обвинение в равнодушии!
— Да, да, по меньшей мере, — упрямо повторяла Катя. — Ты иногда забываешь, что у тебя под ногами крутится девчонка, которая приходится тебе дочерью!
Андрей сдался, не устоял перед слезами Кати, но, взывая к объективности, достиг перемирия, пообещав с сего дня уделять Наденьке как можно больше внимания. Обвинение же в том, что будто он не любит ее, — начисто отпадает!
Наденька в это время сидела в школе за партой, старательно выводя чернилами незатейливый рассказ о том, как она собирается провести свое первое школьное лето.
С осени Катя тоже готовилась сесть за парту, держать экзамен в заочный машиностроительный институт. Она раздобыла школьную программу с восьмого класса и принялась за повторение.
Андрей обещал по возможности помогать жене, особенно по геометрии и алгебре, в которых он был силен.
Нина, как ни звала ее Катя, заниматься отказалась.
— Не выдержу я, не проси. Сил не хватит. Да и желания нет, — чистосердечно призналась она.
Заглядывая по вечерам из горенки в столовую, Аграфена Егоровна только головой качала: все-то за книжками, весь дом учится! А у нее что-то происходит с глазами, не болят, а словно туманом застилаются: лишний раз фотографии в семейном альбоме не посмотришь. Сколько капель разных ей врачи повыписывали, а все не помогают!
В выходной день утром Катя отправилась в школу на родительское собрание.
В пришкольном участке цвела белая и лиловая сирень, стояли, блестя свежей масляной краской, сработанные руками учеников, скамейки. Родители по приглашению учительницы сели на них.
Катя огляделась: со многими она была знакома по предыдущим собраниям, а по рассказам дочери приблизительно знала, как учатся их дети. Лично у нее не было причин тревожиться, Наденька неизменно приносила одни пятерки.
— Если и дальше так пойдет, то Надя Савина, не сомневаюсь, — кандидат на
