на Марию, вдруг затеявшую разговор о ревности, – и слышал лишь ее, то есть не слышал даже самолетов, которые один за другим шли на посадку прямо над дорогой… Он достал телефон и позвонил Омеру. Коротко сообщил, что и где произошло. Омер был тоже краток:
– Жди.
И Тихонин ждал. Ходил туда-сюда вокруг автомобиля; считал про себя самолеты, заходившие на посадку прямо над головой и, казалось, готовые ее снести выпущенными шасси, считал молча машины, одна за другой проносившиеся мимо по трассе, а вслух – говорил и говорил, вышагивая вокруг «шкоды», и даже не говорил – кричал, стараясь перекричать рев и гул самолетов, свист машин, но кричал он рассудительно:
– …Если ты, положим, чем-то во мне недовольна или даже чем-то во мне шокирована, ты, наверное, права, но ты несправедлива. Я такой, каков я есть, из-за тебя. Положим, ты не виновата, но ты меня таким создала. Можно сказать, сотворила… Я не знаю и уже никогда не услышу от тебя, чем ты во мне разочарована, позже я попытаюсь догадаться, но, извини, – позже, а не в этом проклятом шуме… Одна догадка у меня есть и в шуме. Я допускаю, что дело не в твоем недовольстве мною. Допустим, ты решила отомстить мне за то, что я тогда, в том старом Шереметьеве, не выдернул тебя из очереди на вылет из этой потной толпы, – не выдернул и не увез тебя куда-нибудь от Шереметьева подальше… Ну что же! Если это месть, то она удалась.
После двадцать шестой по счету машины, промчавшейся мимо, и после того, как, сев вдали, затих двенадцатый по счету самолет, Тихонин услышал за спиной хруст и шелест строительного мусора под чьими-то колесами. Обернулся и узнал «ниссан» Омера. Тот приехал не один – с неизвестным Тихонину пареньком. Не здороваясь, паренек достал из багажника «ниссана» инструмент для герметизации проколотых покрышек, насос, что-то еще… Пока возился с колесом, Омер, глядя в сторону и вверх, говорил Тихонину:
– …Я не знаю, о чем ты думал, пока меня ждал, но ты подумай. Может, эта неприятность – добрый знак. К чему тебе испытывать судьбу и рисковать неведомо зачем?.. Молчишь? Или ты скажешь, что дорога лечит?.. Не лучше ли вернуться? Поживешь у меня, поговорим, помолчим, а там будет видно или хотя бы прояснится…
Тихонин не ответил. Обнял Омера и попытался улыбнуться. Паренек, который до того не произнес ни слова, встал с асфальта, отряхнулся, сказал:
– Готово, – и убрал в багажник аппарат и насос.
Служащий бензозаправки, пока его напарник заправлял одинокую «шкоду», принес на подносе чай и рахат-лукум ее одинокому водителю. Пожилой человек в строгом черном костюме, с загорелым лицом и неожиданно бледной, чуть розоватой лысиной показался ему откуда-то знакомым, что ничуть не взволновало служащего бензоколонки: многие заправлялись у него по многу раз, всех и не упомнишь… Сидя за столиком, клиент о чем-то бормотал, даже и тихо вскрикивал, но не по телефону, что было бы привычно, а с самим собой. Служащий вернулся на свое рабочее место, а Тихонин бормотал и тихо вскрикивал:
– …Конечно, мне пора избавиться от вредной привычки говорить с тобой в одиночестве. Но я сейчас, о чем ты даже не догадываешься, снова сижу в кафе при бензоколонке, там, где растут юкка и сосна и где кот спал в горохе и герани. Все здесь на месте: и юкка, и сосна, и даже кот, только теперь он не один в горохе и герани – с ним щенок незнакомой мне породы, белый, с черным носом и рыжим лбом, тебе бы он понравился… Здесь все то же. Даже прицепы с красным перцем проезжают мимо, как и проезжали, – уже три проехали… И кабриолет, как и тогда, пытался обогнать пыльную фуру, только уже в нем не блондинка за рулем была, а бородатый черт в арабской тюбетейке – хотя тебе все это все равно, я даже не уверен, что ты тогда заметила блондинку…
Вновь подошел служитель, принес счет. Телефон Тихонина задрожал и завибрировал на столике. Тихонин терпеливо подождал, когда он угомонится, сунул его в карман пиджака, заплатил по счету и продолжил путь.
Мы не знаем: по дороге в Трою или уже на обратном пути Тихонин и Мария заезжали в Бухаркент, но они туда точно заезжали, иначе не стал бы Тихонин в него один сворачивать. Там есть пекарня, где пекут известные всей трассе бублики-симиты; возможно, тот же Омер рассказал ему о них, когда Тихонин в ожидании Марии за рюмочкой ракы прикидывал маршрут. Вновь подъехав к той пекарне, он заказал два бублика. Они должны были испечься минут через пятнадцать, которых ему вполне хватило, чтобы, порулив по городку, найти лавочку, где торговали запчастями для автомобилей и подручным инструментом. Тихонин выбрал там без промедлений, но придирчиво – добротный и тяжелый молоток фирмы «Bosch», две широкие фибровые салфетки и непрозрачный черный полиэтиленовый пакет. Снова сев за руль, он выехал на шоссе, там подался задним ходом по запасной полосе в безлюдную тень придорожных акаций и вышел из машины с покупками в руках. Расстелил в глухой тени на асфальте желтую салфетку, положил на самую ее середину свой телефон, накрыл его красной фибровой салфеткой; взвесил молоток в руке, приладился – и нанес им первый удар… Он бил и бил размеренно и сильно по салфеткам, иногда расправляя их края, пока ощупью не убедился, что то, что было его телефоном, измолото в крупу. Свернул, не разворачивая, обе салфетки, отправил их в черный пакет, верх его связал узлом и вернулся с ним и молотком в машину. Снова въехав в городок, выбросил мусор в первый же контейнер и подкатил к пекарне.
…Пока Тихонин, сидя в «шкоде» у пекарни, ест задумчиво горячий бублик с кунжутом, вдалеке, в Стамбуле, старший офицер жандармерии М. (мы договорились меж собой имени его не раскрывать на всякий случай) торопливо садится за руль своего служебного «BMW».
М. уже разослал по всем участкам портреты Тихонина, предупредив коллег, что фотографии не передают самой важной его приметы – седины медного оттенка: на них на всех цвет ее неопределенно-темный. Человек с медной сединой исчез, телефон его не отвечает и даже запеленговать его не удается. М. запросил историю его банковского счета и выяснил, что днями раньше Тихонин, судя по всему, проделал большой путь непонятно на какой машине и в каком качестве: пассажира или же водителя, с учетом того, что у него при себе не было прав. Но на бензозаправках платил он – и карточкой, тогда как все прочие траты он, понятно, совершал наличными, которым отдают предпочтение официанты и торговцы.
Отслеживая перемещение банковской карты Тихонина, М. внезапно ощутил то, что мы привыкли называть дежавю. Судя по самым свежим использованиям карты, человек с медной сединой повторяет свой недавний маршрут, останавливаясь точно на тех заправках, где заправлялся днями раньше… Что он забыл там, где недавно побывал? М. осенило: именно забыл – то есть оставил, потерял и надеялся найти, вернуть что-то очень важное, иначе для чего ему было пускаться в тот же путь с теми же остановками в пути?.. А что может быть настолько важным в наше время? Конечно, телефон со всей его памятью! Оттого и молчит телефон, оттого и не выдает своей геолокации…
В те самые мгновения, когда М. решил не сообщать пока коллегам о своей догадке и по следу банковской карты
