себя, не смотрит на людей,
идущих вечером с ним рядом.
На улице с названьем Пьедрас заказал
бразильской водки в кабаке. Всё как всегда.
Кто-то сказал ему: привет. Он не ответил.
В его глазах – давнишнее презренье.
Другая улица. Звучит милонга
в каком-то из дворов. От всех этих чанганго
с ума можно сойти, но он спокойно
проходит мимо, словно бы не слыша.
Рукою лишний раз нащупал нож,
что спрятан за подкладкою жилета.
Пора взымать долги. Ну что поделать?!
Прошел немного и остановился.
Увидел во дворе цветущий кактус.
Услышал бульканье ведра в колодце
и голос, хорошо ему знакомый.
Решетка перед дверью в дом открыта —
так, словно его ждут. И вероятно,
он будет найден этой ночью мертвым.
1929
Когда-то солнце раньше достигало
Каморки, выходящей в дальний дворик;
Теперь многоэтажный новый дом
Ей застит свет, но в смутном полумраке
Непримечательный жилец проснулся
Задолго до рассвета. Не шумя,
Чтоб никого вокруг не потревожить,
Он тянет мате и послушно ждет.
Ненужный день, похожий на другие,
И жжение в желудке, как всегда.
Он думает, что женщин больше нет,
Как и друзей, которые приелись.
И он им – также. Их пустые толки
Невесть о чем, командах и голах…
Часы неразличимы. Он без спешки
Встает и бреется с необъяснимым
Старанием. Пока что слишком рано.
Глядящие из зеркала черты
Еще хранят былое превосходство.
Мы старимся быстрее наших лиц, —
Задумывается, но видит складки,
Седые усики, запавший рот.
За шляпу – и выходит. В вестибюле —
Газета. Обегает заголовки:
Правительственный кризис в неких странах,
Безвестных и по имени. Но это
Вчерашний номер. Вот и слава богу:
Нет смысла добираться до конца.
На улице рассвет с его привычной
Химерой небывалой новизны
И криками бродячего торговца.
Он понапрасну ходит по углам
И перекресткам в поисках забвенья,
Любуется на новые дома.
И вдруг… Какая странность… Ветер с юга?
По Кордове (а некогда – Ривере)
Пускается, забыв, что столько лет
Он обходил ее. Верста, другая.
Он узнает перила галерей,
Решетку закругленного балкона
И глинобитный вал, цветным стеклом
Утыканный. Все прочее – чужое.
Пересекает тротуар. Смешки
Мальчишек. Он как будто их не слышит.
Потом идет все медленней. И вдруг
На месте застывает. Что такое?
Там, где пестреет вывеска кафе,
Стоял трактир «Король, валет и дама»
(То было полстолетия назад).
Там в карты он какому-то пройдохе
Однажды проигрался в пух и прах,
Но заподозрил, что его надули.
Тогда, не препираясь, он сказал:
– Вот деньги, до последнего сентаво,
Считай и выходи, поговорим.
Тот возразил, что я навряд ли сталью
Поправлю то, что в картах упустил.
Все небо было в тучах. Бенавидес
Мне одолжил свой нож. Мы бились долго.
Но в памяти остался только миг,
Застывший блик и хмель самозабвенья.
Я, кажется, нанес один удар
С размаху. И еще – на всякий случай.
И все. Паденье тела и клинка.
Тогда лишь я почувствовал, что ранен
В запястье, а потом увидел кровь
И наконец-то выдавил из глотки
Ругательство, в котором все слилось:
Проклятье, торжество и облегченье.
Я долго жил и все-таки познал,
Что значит быть мужчиной и героем
Или, по крайней мере, стать таким
Хотя б на миг в невозвратимом прошлом.
Хенгист собирает мужчин (449 г. от Р. Х.)
Хенгист собирает мужчин.
Они придут с песчаных морских побережий, из хижин, полных дыма, из бедных земель, из дремучих волчьих лесов, в сердце которых – Зло.
Крестьяне оставят плуг, а рыбаки – свои сети.
Они оставят жен и детей, потому что всякий мужчина знает, что в любом краю заведет и тех и других.
Воин Хенгист собирает мужчин.
Он их собирает, чтобы завоевать остров, который еще не стал называться Англией.
За ним пойдут и миролюбивые, и жестокие.
Они знают, что он всегда – первый в битве мужей.
Они знают, что, позабыв о кровной вражде, они обнажат мечи и что мечи сделают свое дело.
Они переплывут на веслах море – без компаса и без мачты.
Они принесут с собой мечи и щиты, шлемы в виде кабаньей головы, заклинания для урожая, мифы о сотворении мира, предания о гуннах и готах.
Они завоюют землю, но никогда не войдут в покинутые Римом города, потому что для их варварского ума это чересчур сложно.
Хенгист собирает их, чтобы они победили, захватили добычу, истлели и канули в небытие.
Хенгист собирает мужчин, чтобы (хотя этого он и не знает) возникла новая империя, чтобы творили Шекспир и Уитмен, чтобы моря бороздили корабли Нельсона, чтобы безмолвные Адам и Ева рука об руку вышли из Рая, который они потеряли.
Хенгист собирает мужчин, чтобы (хотя этого он и не узнает) я начертал данные строки.
К Исландии
Из многих сказочных земель, какие
Трудил я – плоть со свитою теней,
Ты отдаленней всех и всех роднее,
Окраинная Фула кораблей,
Упорных плугов и надежных весел,
Развешанных рыбацких неводов,
Вечернего немеркнущего света,
Который льется с самого утра,
И ветра в поисках истлевшей снасти
Ушедших викингов. Священный край,
Достойный страж германского наследья
И выкупленный клад его легенд
С железной чащею, железным волком
И парусником, пугалом богов,
Который слажен из ногтей умерших.
Исландия, ты столько снилась мне
С тех давних пор, как мой отец ребенку,
Каким я начал и закончу жизнь,
Дал утром перевод «Völsunga Saga»,
В которую сегодня, полутень,
С неспешными вникаю словарями.
Когда жильцу уже не рада плоть
И пламя никнет, скрадываясь пеплом,
Достойней кротко посвятить себя
Безмерному труду. Твое наречье
Избрал я, полуночную латынь,
Степями и морями полумира
Пришедшую
