тебя порывы вдохновенья,
звезда, что Веспером зовут,
и даже воды сновиденья.
Лишь женщина спасет, она —
одна из всех, из всех – одна.
Море
Морская вечно юная стихия,
Где Одиссей скитается без срока
И тот другой, кого народ пророка
Зовет Синдбадом. Серые морские
Валы, что мерят взглядом Эйрик Рыжий
И воин, завершивший труд всей жизни —
Элегию и эпос об отчизне,
В далеком Гоа утопая в жиже.
Вал Трафальгара. Вал, что стал судьбою
Британцев с их историей кровавой.
Вал, за столетья обагренный славой
В давно привычном исступленье боя.
Стихия, вновь катящая все те же
Валы вдоль бесконечных побережий.
Первому поэту Венгрии
Сейчас, в твоем грядущем, недоступном
Гадателю, который узнает
Запретный образ будущего в ходе
Горящих звезд и потрохах быков,
Мне стоит взять словарь, мой брат и призрак,
Чтобы прочесть, какое имя ты
Носил, какие реки отражали
Твое лицо (сегодня – прах и тлен),
Какие короли, какие боги,
Какие сабли и какой огонь
Твой голос подняли до первой песни.
Нас разделяют ночи и моря,
Различья между нашими веками,
Широты, родословья, рубежи,
Но крепко и загадочно связует
Невыразимая любовь к словам,
Пристрастье к символам и отголоскам.
И снова человек, в который раз
Один на обезлюдевшем закате,
Шлет вдаль необъяснимую тоску
Стрелой Зенона, цель которой – призрак.
Нам ввек не встретиться лицом к лицу,
Мой недоступный голосу предтеча.
Я даже и не эхо для тебя,
А для себя – томление и тайна,
Безвестный остров страхов и чудес,
Как, вероятно, каждый из людей,
Как сам ты под своим далеким небом.
Нашествие
Я тот, кто утром был среди своих.
Свернувшись в сумрачном углу пещеры,
Я жался, чтобы скрыться в непроглядных
Глубинах сна. Но призраки зверей
С обломками стрелы в кровавой пасти
Меня пугали в темноте. И чем-то,
Быть может, исполнением мольбы,
Агонией врага на крутосклоне,
Любовью или чудо-камнем ночь
Была отмечена. Теперь не помню.
Истершаяся за столетья память
Хранит лишь ночь и утро вслед за ней.
Я задыхался и дрожал. Внезапно
Послышался безмерный, тяжкий гул
Зарю пересекающего стада.
Я тут же бросил свой дубовый лук,
Колчан со стрелами и скрылся в тесной
Расселине в глухом конце пещеры.
И вот я их увидел. Пыша жаром,
Воздев рога и жутко дыбя шерсть,
Они чернели гривой и пронзали
Зрачками. Всем им не было числа.
«Бизоны», – произнес я. Это слово
Еще не раздвигало губы мне,
Но я почуял: это их названье.
Я словно бы впервые видел мир,
Как будто разом и ослеп, и умер,
Дрожа перед бизонами зари.
Они являлись из зари. И были
Зарей. И пусть другие не сквернят
Тяжеловесную стремнину мощи
Священной, равнодушья и величья,
Невозмутимого, как ход светил.
Они смели собаку по дороге,
И ровно то же было бы со мной.
Потом я вывел охрой и кармином
Их на стене. То были Божества
Мольбы и жертвы. Я ни разу в жизни
Не произнес названья «Альтамира».
Не счесть моих обличий и смертей.
Искушение
Хуан Кирога к смерти держит путь,
его позвал наемник Сантос Перес,
а за спиной наемника был Росас,
в Палермо затаившийся паук.
Да, Росас – трус, но он прекрасно знает,
что человек отважный
всегда и самый уязвимый.
А генерал Хуан Кирога,
бесспорно, смел до безрассудства,
раз так, то это погубить его должно.
И вот, поколебавшись, Росас решился на убийство.
Всегда опасностей искал Кирога —
они и приведут его к кончине.
Кирога уже готов отплыть на север.
Коварный Росас известил его:
упорные, мол, ходят слухи,
что Лопес смерть предрек Кироге;
он просит генерала взять охрану,
которую готов он предоставить.
Кирога только рассмеялся:
сам за себя он постоять сумеет.
И вот галера отплыла.
Путь был нелегким, шли дожди,
вода в реке высоко поднялась.
В конце концов галера с моряками
и с генералом до Кордовы дошла. И там
их встретили с немалым удивленьем,
все полагали, что они уже мертвы.
Ведь накануне видели, как тридцать
головорезов на конях спустились с гор,
раздал им в Кордове оружье Сантос Перес.
Сармьенто позже скажет в своей книге,
что преступленья не было подлее.
Но генерал Кирога даже бровью не повел.
Он держит дальше путь, на север.
В Сантьяго-дель-Эстеро он всю ночь
играет в карты. За ночь проиграл
и выиграл немало золотых.
Но ощущает в воздухе тревогу
и утром отдает приказ: вернуться.
Вдоль гор и вдоль полей плывет он
дорогою, опасной для него.
В селении, которое зовется
Охо-де-Агуа, начальник почты
его предупреждает: здесь прошли
злодеи, коим Сантос Перес приказал
убить его. И где засада ждет – уже известно.
Спастись никто не должен. Да, таков приказ.
А генерал Кирога отвечает:
еще не родился тот человек,
который мог бы стать его убийцей.
Но люди генерала побледнели.
Ночь наступила, лишь один Кирога
уснул, он свято верил, что от воли
его богов зависит жизнь его.
Рассвет. Последнее для генерала утро.
Как завершить рассказ о том,
о чем Сармьенто рассказал?.. Галера
вновь в путь пустилась. Впереди – Барранка-Яко.
1891
Едва увидев, я его теряю.
На нем костюм, вполне приличный, черный,
отнюдь не пышные усы, лоб низкий,
широкий галстук, как у всех мужчин вокруг,
он погружен в
