и решит, что она должна встречаться с ним, а не со мной. Вот тогда совсем хреново.
— И что ты сделаешь, если обернется совсем хреново?
— Если он попробует меня ударить — дам ему понять, что он неправ. Поднимет на меня руку — окажется на полу.
— Как вообще… развивались события?
— Они ко мне полезли в первый же день. Им не понравилось, что у меня девушка…
— Элисабет?
— Да. Они прижали ее к стенке. Известно, чего такие хотят, когда прижимают симпатичную девушку к стенке.
— Да уж, — согласилась Бленда, и я понял, что она имеет в виду. В седьмом классе мы со Смурфом затащили Маргиту Лунд в уборную, Смурф держал ее, а я запустил руки ей под свитер, добрался пальцами до груди. Смурф держал Маргиту за волосы.
«Сунь руки ей в штаны», — сказал он, но я подумал, что это уже слишком. Мне было тринадцать. Потом нам со Смурфом пришлось поговорить с Блендой, по одному, она спросила, какого хрена мы учинили, и выругала нас. Наверное, правильно выругала, болыпего-то и не сделаешь соплякам, которые затаскивают девочек в туалет и хватают их за грудь. Не кастрировать же тринадцатилетних, которые почти весь день и большую часть ночи посвящают встречам с фрекен Кулаковой. Жестоко лишать их единственной радости.
— Живешь все так же у бабушки?
— Я перебрался домой.
— Как у тебя с маминым приятелем?
— Он съехал.
— Значит, в доме только ты и мама с сестрой?
— Да.
Одна ее рука покоилась на карандаше, который лежал на подложке для письма; Бленда трогала карандаш, приставляла к нижней губе, поглаживала ее карандашом.
— Как тебе школа?
— Ну, тут как-то расхлябанно немного. Разговоры ни о чем. Я бы выбрал математику, но в моей группе математику хочет только еще один человек, так что математической группы не будет. Можешь устроить, чтобы я ходил на математику?
— Не знаю, — ответила Бленда. — Наверное, смогу. Как думаешь, тебе здесь понравится?
— Разве бывают школы, в которых человеку нравится?
— А разве нет?
— Да ну…
— А что тебе нравится?
— Не знаю. Может, я не из тех, кому где-то нравится.
— Не бывает так, чтобы все нравилось всем.
— Тебе-то самой здесь нравится?
— Да.
— Вот в этом кабинете? — Я осмотрелся.
— Да.
— Скромные у тебя требования.
— Я так не думаю. У меня интересная работа. Сижу, разговариваю с людьми — с тобой, например…
— Да уж, интересная работа — говорить с такими как я.
— Интересная. — Бленда постукивала карандашом по большим белым зубам.
— Ой да ну.
Бленда выбивала на зубах барабанную дробь, не меньше.
— Как будут развиваться события, когда ты в следующий раз наткнешься на этих парней?
— Станут вести себя спокойно — ничего не случится. Скажи им, пусть на рожон не лезут. Тогда все будет оки-доки. — Я вскинул руки ладонями вверх, словно сдался.
— Все будет оки-доки, если они не полезут на рожон? — уточнила Бленда.
— Да.
Она отложила карандаш и сцепила руки на колене.
— Почему ты вечно ввязываешься в драки?
— Не знаю, сказал я. Наверное, такой уж я есть. Хулиган. Любитель подраться.
— Но как это получается?
Я засмеялся:
— Это уж по твоей части, знать такие вещи.
— Почему? — возразила она. — В своей жизни ты сам эксперт.
Я указал на фотографию в рамке. Фотография стояла на столе, я видел ее только сзади.
— Кто это?
Бленда повернула фотографию ко мне. Любительский снимок грудного младенца.
— Это мой сын, — ответила Бленда. Я год была в отпуске и родила ребенка. Его зовут Рольф.
— Необычное имя, — сказал я. — Несовременное.
— Может быть. — Бленда посмотрела на фотографию. — Его так назвали в честь дедушки.
Она повернула фотографию, чтобы я ее не видел, и посмотрела на меня, продолжая теребить карандаш.
— Ты и раньше дрался.
— Сроджан, — вспомнил я. — Помнишь Сроджана?
— Конечно.
— Я его видел по телевизору. В репортаже из Сараево. Он лежал на больничной койке, без ноги. Вот посюда отрезали.
Я резанул ребром ладони по середине бедра.
— Господи! — воскликнула Бленда. — Это точно был он?
— Точно. Весь серый.
Бленда судорожно вздохнула, наморщила лоб.
— Ну, как бы то ни было, тут нам драки не нужны. Их просто нельзя допускать, понимаешь?
— Понимаю.
— Если у тебя возникнут проблемы с этими ребятами, приходи ко мне, мы всё обсудим.
Я вздохнул.
— Ты слышал?
— Слышал.
— Ну, тогда мне больше нечего тебе сказать.
— Угу.
— Так что смотри, не влипай в истории.
— Ага. — Я поднялся.
— Пока, попрощалась Бленда, и я вышел. Под дверью кабинета сидела девочка, которая, наверное, чувствовала бы себя лучше, если бы побольше двигалась и поменьше ела. В руках она держала потрепанный журнал с рассказами. Девочка жевала жвачку.
— Там свободно, — сказал я. Девочка окинула меня взглядом, который мыслился как дружелюбный. А на деле с таким впору сказать коту «брысь!».
Я пошел на голоса, которые твердили скороговорки.
Мои одноклассники, как в отделении для буйнопомешанных в психушке былых времен, ходили по кругу и твердили что-то вроде «Ладный Лассе ловко лазал в лаз на Лорене с ласковой Леной».
32
О, братья и сестры, скажите мне, что такое дружба! Мы со Смурфом были в летнем лагере; Смурф заделался обожателем Вуокко Кескинен. Мы засиживались глубоко за полночь на берегу бухты, всё говорили — Смурф, Вуокко, я и еще кое-кто. Смурф глаз не сводил с Вуокко и наизнанку выворачивался, чтобы произвести на нее впечатление своими речами. «Но на самом деле, — встревал я, — на самом деле все не так…» Вуокко смеялась, и в конце концов Смурфу надоели мои комментарии. Он налетел на меня, мы покатились по земле и очень скоро оказались в воде. Одетые. Было полнолуние. «Слава победителю!» — завопила Вуокко, и мы долго, долго держали друг друга под водой. Наконец Смурф одолел меня и держал меня под водой, пока я не изловчился пнуть его в бок. «Ты меня чуть не утопил!» — заорал я, добравшись до берега. Все улюлюкали и смеялись. «Ну прямо утопил”», — сказал Смурф. Через несколько дней я начал встречаться с Вуокко. Смурф ходил надутый и ничего не говорил.
О, сестры и братья, скажите же мне, что есть дружба?
— Отставить ирландские танцы! — кричал Иво. Я приплясывал вокруг Хокана, впечатывая прямые левые в его перчатки. Он не успевал отвечать: я сегодня просто летал мухой и когда разгонялся, становилось легче подныривать и уклоняться.
— Хорошо! — говорил Иво. — Двигайся давай. Шевелись!
Но Хокан загнал меня в угол, и прежде чем я выбрался, пришлось принять несколько ударов. Я пробился на середину ринга, он
