там у вас слышно о шпане, что бродит здесь по тайге?
— Болтают разное, — за всех ответил Роман, — у кого-то корову зарезали, теперь уже им же или ему приписывают убийство, что было прошлой осенью на белках. А в общем, никто ничего не знает. Вот ещё старика-пасечника мёртвого обнаружили на дальней пасеке в Черновой. А сам ли умер или убили — неясно.
— Я ведь почему спрашиваю, — продолжил Максим, — тревожно становится, хотя трусом себя не считаю. На той неделе было. Человек замаячил невдалеке. Здесь это редко бывает. Я его окликнул, а он мелькнул и исчез. Странно это. В тайге ведь как: если встретились два человека, надо обязательно поздороваться, показаться. А тут какие-то прятки. Это всегда настораживает. Хотя я сам отшельник, но убегать — это слишком. Вы, кстати, где собираетесь ночевать? А то можете у меня. У меня тут убежище есть. Правда, не очень надёжное. Можно сказать, избушка на курьих ножках. Где подгнило, где протекает, но я человек такой, что и без комфорта могу обходиться. Знаете, что такое геолог-полевик? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Это человек, который может довольствоваться самым малым. Вечно голодный, замёрзший, промокший под дождём. В еде, в жилье — сплошной аскетизм. Отсюда далековато до моей фазенды, но у меня тут поблизости есть временные убежища, например на случай дождя. Тут недалеко есть грот-пещера в скале. Холодновато, правда, в ней, как в холодильнике. Но какое-никакое, а укрытие.
Река там как в каменной трубе. Ревёт, грохочет, зажатая скалами. А вот если река разбухла от таяния снега в горах или от дождя, тогда можно переждать — переночевать, дождавшись спада воды. Ждать, бывает, приходится долго. Или рисковать, чтобы перебрести. Сколько так людей погибло! Да, а сейчас куда вы держите путь?
— На Холзун идём, — ответил Роман. — Сначала поднимемся в верховья Нарымки, а там дальше через Холзун, если позволит погода и будет время, на Катунь спустимся.
— Ну, с богом! Там, рядом, где будете проходить, в верховьях Талового Тургусуна геологи-разведчики работали, кое-что нашли, я имею в виду руду. Свалы называются. Это верхушки месторождения, а что дальше, внизу — неизвестно. А вернётесь — приходите, ещё поговорим. Или вместе поищем подземный город. Я тут у вас собираюсь быть до конца сентября — середины октября. Смотря как погода позволит. Искать лучше поздней осенью или весной, когда трава пожухнет и обнажится земля. А сейчас в наших травяных дебрях ни закопушку, ни отвал не найдёшь. Так что я вас приглашаю. Пошаримся, как говорят сибиряки. Ну как? Это же приключение — первый класс!
— Мы не против, но в сентябре начинается учёба. Вот если бы в августе, нам бы подошло.
— Приходите в августе, лучше в конце месяца. Кстати, — оживился Максим, — когда будете спускаться с Холзуна, поклонитесь могиле геолога Петца. Памятник стоит на правом берегу реки Банной, она же Хаир-Кумин северный, тёзка нашего Хамира. Вы обязательно будете проходить мимо и найдёте его — это каменная пирамида, правда, сильно разрушенная. Это был талантливый геолог, подававший большие надежды, любимец Семёнова-Тянь-Шанского. Погиб совсем молодым в 1908 году во время переправы через реку. Тогда алтайские заводы практически остановились из-за истощения рудников. Искали новые месторождения — вот Петц и делал геологические съёмки. А мне кажется, что он и хотел попасть в вершину нашего Хамира, прогнозируя там то самое месторождение, которое я подозреваю и о котором рассказываю. Вот не повезло ему: жизнь свою отдал, а тайна месторождения так и осталась нераскрытой.
— Максим, — с некоторой неуверенностью начал Роман, — я вот слушаю тебя, а сам думаю: как же так, рудники остановились из-за того, что кончилась руда, а как же сейчас они работают с большой производительностью — такой, что сто лет тому назад и не снилось. И Зыряновский комбинат, и Лениногорский. Откуда руда-то вдруг появилась?
— Молодец, Роман, — похвалил Максим, — я ждал этого вопроса. Видно, что ты уже начал соображать в горном деле и геологии. Всё дело в том, что старые заводы работали на окислённых рудах, то есть отрабатывали верхушки месторождений, а сульфиды не трогали, так как не умели обогащать руду, то есть отделять рудные минералы от пустой породы. И это была проблема для алтайских рудников: руда есть, а вот как получить из неё металл, не знали. В конце девятнадцатого века работал на Зыряновском руднике талантливый инженер Кокшаров. Видимо, его прислал так называемый Кабинет, попросту говоря — петербургские хозяева алтайских рудников и заводов, с целью реорганизации всего рудничного хозяйства. Между прочим, он был сыном знаменитого петербургского минералога. Так вот, в 1892 году он построил первую в России ГЭС. Называлась она Берёзовской, так как использовала воду из реки Берёзовки, подведённую специально прорытым каналом. Это было большим достижением, так как тогда все ГЭСы во всём мире можно было пересчитать по пальцам.
— Да, про этот канал нам говорил Станислав, когда рассказывал про Геблера, — вспомнил Роман. — Его ещё раньше прорыли, когда ставили водоналивные колёса.
— Совершенно верно, — подтвердил Максим, — так и было. С помошью шкивов вращение водоналивных колёс передали на турбины, и электроэнергия вместо примитивных деревянных шатунов стала подаваться на рудник по проводам.
Естественно, Кокшаров после этого заимел большой авторитет среди горного начальства. Видимо, благодаря этому авторитету он сумел пробить в верхах проект постройки завода по обогащению зыряновских руд способом выщелачивания. Этот способ с обжигом, сульфатацией и выщелачиванием применяли кое-где на европейских рудниках. Царский Кабинет поверил в идею, выделил большие деньги, завод был построен, но дело не пошло. Рудник прогорел, а Кабинет потерпел большие убытки. После этого Зыряновский рудник, можно сказать, стоял почти до тридцатых годов следующего века. А выщелачивательный завод, вернее, обогатительная фабрика, сохранилась и стоит до сих пор, используются лишь её помещения. Вот так и получилось, что самые сливки месторождений оказались невостребованными, и сейчас их и отрабатывают, обогащая руду совсем другим способом — способом флотации. А Кокшаров, видимо, из-за этой неудачи попал в немилость, и имя его было забыто.
— Да, я видел это здание, сложенное из дикого камня, — отозвался Роман. — Впечатляют его внушительные стены, как у средневекового замка.
— Да, стены там метровой толщины, — подтвердил Максим, — и заметьте: сложены без цемента. Тогда ведь не умели делать бетон, использовали гашёную известь. Выдерживали в ямах с водой по нескольку лет, и она приобретала связующие свойства.
— Надо же! — удивился Егор. — Сплошные чудеса! А мы-то ничего не знаем, хотя тут живём.
— Это ваша история, я её вам рассказываю для расширения вашего кругозора, — продолжал Максим, — если
