страшного. Смотри, тебе принесли другой смузи.
— О, как мило! Постараюсь не разлить его хотя бы на этот раз.
Мы ушли из ресторана, не возвращаясь к теме. Но разобранная на детали тема вертелась у меня в голове, затираясь до дыр.
С одной стороны, я рада, что вижусь с Джамалем и Виктором, с другой, мне как-то легче, что теперь мы встречаемся реже. Мы пересекаемся на уроках, болтаем, парни ведут конспекты, иногда дают мне их списать. Я им даю свои заметки. Но теперь я занимаюсь по большей части дома, рядом с мамой.
Также я отсылаю им подробные отчёты о маминой деятельности. Потому что, несмотря на неожиданные откровения об аборте, мама всё такая же отстранённая. Чтобы привыкнуть, я анализирую её поведение, а Джамаль и Виктор выступают в роли экспертов. Они, конечно, ничего в этом не понимают, но хотя бы делятся мнением.
Теперь у нас мандалы.
Мама забросила вырезки, чтобы посвятить свои дни раскрашиванию мандал — этих гипнотизирующих рисунков, на которые медитируют буддийские монахи. И на которых чёрт-те как чирикают дети в начальной школе.
Поначалу я не обратила внимания.
А потом наткнулась на раскрытую книгу на её кровати, которая поясняла психоаналитическую теорию на основе подсознания и созерцания. Ещё там было о таинственном значении этих кружочков.
— Да тут всё понятно: она ищет свой центр! — воскликнул Виктор.
— То есть мне не волноваться? Даже из-за очередной одержимости?
— Я бы не стал. Просто…
— …Доверься ей.
По вечерам и в выходные мы с Джамалем обмениваемся тонной сообщений. Он рассказывает о Тео (с которым договорился встретиться в апреле), о Викторе, о том, что чувствует или чувствовал.
И, конечно, о Гертруде.
Я ему отсылаю одну фотографию Изидора в день.
Виктор как никогда прикован к своему телефону: аппарат уже сросся с его правой рукой. Однако вне групповых чатов он редко пишет мне лично.
Даже знать не хочу, что он пишет и кому.
Просто наблюдаю за ним, наслаждаюсь каждой секундой в его компании, даже если от боли давит в груди, словно там крутят отвёрткой, а от всех этих бессмысленных наблюдений из глаз неистово (и несчастно) хлещет. Я приближаюсь к нему, отдаляюсь, играю в «три шага вперед, три шага назад, три шага влево, три шага вправо». Надеюсь, не сломаюсь.
Держаться в стороне хорошо: я обрастаю броней. Общаться с ним тоже неплохо: я получаю свою дозу, солнце поднимается выше.
А между двумя этими состояниями я теряюсь.
К тому же мне снятся сны. Там я свободна. Не от него, нет, но свободна любить. В своих снах я целую Виктора так крепко, что он теряет сознание и падает от мастерства моих языковых мышц. Он пожирает меня своими кавайными глазами, шепчет, что любит и хочет меня.
Не хватает только кокосовых пальм, коктейля в запотевшем бокале и гитары.
Да здравствуют сны.
Днём я иду либо домой, либо к Элоизе.
Иногда направления совпадают, когда мы остаёмся у меня.
Мама назначила приём у гинеколога, который практикует в клинике. Они сходили туда вместе. Меня тоже позвали, но я должна была остаться в лицее: у Элоизы занятия заканчиваются раньше. И, если честно, не представляю себе прогул в зале ожидания, переполненном большими животами.
На выходе из Питомника меня ждало наводнение сообщений в телефоне:
«Я посреди стада беременных женщин, тут целое гнездо!»
«У девушки напротив такой огромный живот, что пупок наружу. Вылез! Похож на фурункул».
«Я тебе говорила, что уснула на английском? Соседка по парте разбудила, ткнула локтем. Представляешь, я даже слюни пустила на стол».
«У них всех яйца тираннозавра вместо груди. Ужас. Я даже прислушалась, чтобы убедиться, что они не трескаются».
«Жесть, сиськи у девушки через два стула от меня вот-вот взорвутся. Я держу под рукой журнал, чтобы прикрыться, мало ли…»
«Я следующая, мне страшно!»
«Ну вот. Мы вышли. Мне назначили новый приём скоро».
«Дебо… я на восьмой неделе».
«Меня будут оперировать».
«Твоя мама — супер».
«Спасибо, какашечка».
«Восемь недель».
Я постаралась её успокоить, но без лишнего рвения. Между Элоизой и мамой образовалась связь, которую я не понимаю, но это хорошо, это что-то сильное. Эта связь помогает Элоизе, у которой теперь появилась союзница.
И маме это тоже на пользу. Ей доверили важнейшее дело, отчего обнажились пробелы в её истории. Взгляд в прошлое движет её вперёд.
Почему и как — я понятия не имею, но в субботу утром она сказала:
— Я отправила сообщение твоему отцу.
Ложка замерла у рта, и холодные мюсли посыпались мне на колени.
Я плохо расслышала?
— Ещё слишком рано для личной встречи, но я хотела тебе сообщить. Вчера вечером я написала ему.
« Мама… Я…
Она приподняла бровь.
— Даже не поздравишь?
Мы улыбнулись друг другу. Нет, моя мама не спятила. Она просто неспокойна.
И хрупка.
Такое бывает.
В следующий вторник мадам Шмино объявила, что мне больше не нужны дополнительные занятия. Мои большие перемены вернулись.
— Ваш средний балл поднялся до тринадцати и восьми на вторых пробных экзаменах — очень достойная оценка. Ваша мама вернулась. Так что можете расправить крылья. Конец года будет очень насыщенным в плане подготовки к экзаменам.
— Поняла.
— Однако если вам понадобится совет или какое-то объяснение, мы всегда к вашим услугам.
— Хорошо. Спасибо большое.
— Не разделите со мной шоколадный эклер напоследок, Дебора?
Если честно, я буду скучать по нашим встречам.
Элоиза уверена в своём решении. Мама рассказала, что она долго плакала на втором приёме у врача — настолько, что тот спросил, не сомневается ли она.
Не сомневается.
«Но всё равно, это тяжело, тяжело», — пробормотала мама и закрылась в своей бывшей комнате, через приоткрытую на долю секунды дверь которой я однажды разглядела стену, увешанную мандалами.
Окей, я пообещала никогда не появляться в её королевстве, но если дверь открыта, я тут ни при чём!
Чтобы успокоиться, я отправилась в ванную и пересчитала ресницы на правом веке.
День был назначен. Он неумолимо приближался на всех ветрах. Элоиза угасала на глазах.
В день икс мама написала мне в школу записку с липовой отговоркой, и мы все вместе отправились в больницу.
Элоиза ждала внизу у нашего дома. Она вцепилась мне в руку.
Другой рукой она вцепилась в мамину ладонь. Не произнося ни слова, мы шли по улицам мимо грузовиков с доставкой, мимо поправлявших причёски молодых людей в костюмах. Клиника находилась в двадцати минутах ходьбы. Я пропустила маму и Элоизу вперед: это их место, я тут никогда не
