бесконечных приемов и пиров, от лжи и измен, от душевных терзаний. При нелюбимой жене он достиг пика разврата, не ограничивая себя ни в чем. Его игрища порой напоминали древнеримские оргии, после которых он, раскаиваясь, долго молился перед киотом и терзал плоть свою. И все это уже отражалось на внешности Иоанна, столь рано начавшего стареть.
– Устал от мирской жизни, – проговорил тихо Кирилл, – душа твоя жаждет покоя, оттого худо тебе. Но сие крест твой. А коли душа твоя потребует совета, на то духовники есть и митрополит…
– Филипп? – тут же всполошился Иоанн. – О чем мне говорить с ним? О смиренности и прощении? О вреде опричнины? Коли я слушать таковых стану, измена всю Русь поглотит! Не басурманам, так папе римскому продадут веру нашу! И не будет больше у нас ни монастырей, ни соборов, ни самой веры! Ничего не будет… Филипп… Он в дела государевы не лезет, вот и я его не трогаю…
Кирилл искоса взглянул на государя. Было понятно, что с Филиппом отношения царя не заладились с самого начала. Они скорее старались избегать друг друга, нежели сообща править державой. Кирилл много слышал о бывшем соловецком игумене. Такой несокрушимой воли человек не станет молчать о несправедливости, не будет лукавить и до последнего продолжит борьбу. То, что ныне молчит он – лишь до поры, и однажды царю и митрополиту вновь придется столкнуться друг с другом. Многие понимали это. Кирилл же завидовал твердости Филиппа, и в душе его было мерзко от того, что сам он, не принимая опричнину, с хлебом-солью встречал этих кромешников в черных кафтанах, любезно угощал их и дал им приют в своем монастыре.
После вечерней молитвы уставший с дороги Иоанн сразу отправился спать, но не успели слуги раздеть его, как в келью постучались, и насторожившийся царь велел открыть. На пороге стоял Федя Басманов. Взглянув на государя, так и обмер, но вовремя совладал с собой и, войдя, упал перед ним на колени.
– Дурные вести, государь… Перехвачен литовский лазутчик, с ним грамоты от гетмана Ходкевича и короля Сигизмунда…
– Кому грамоты? – вопросил, сдерживая внезапно вспыхнувший гнев, Иоанн.
– Боярам Мстиславскому, Бельскому, Воротынскому и… Челяднину.
«Измена!» – искрой вспыхнула мысль в голове Иоанна.
– Где… грамоты? – спросил царь, едва сдерживая себя.
– В слободе. Батюшка ждет твоих приказов, – чуть подняв от пола лицо, продолжал Федор. Глядя на государя, чувствуя в нем закипающую злобу, Федор не ощущал страха, как вжавшиеся в углы слуги, а, напротив, ощутил неимоверное влечение к нему и истому внутри, с которой едва справлялся.
– Собери часть людей, отправимся в слободу верхом. Царицу и царевичей поручи охранять Грязному, пущай после богомолья возвращаются, да назад не торопятся, – приказал Иоанн. Поклонившись снова, Федор мигом помчался исполнять государев приказ.
Той же ночью Иоанн в сопровождении Федора Басманова и опричного отряда покинул обитель и направился в слободу. Федор, чей конь бок о бок скакал с жеребцом государя, поглядывал на Иоанна, и когда тот обращал на него ответный взор, силился отвернуться, дабы не видно было загоравшихся в его глазах счастливых искр.
Оказалось, грамоты боярам должен был доставить бывший слуга Михаила Воротынского, некий Ивашка Козлов, бежавший во время опалы господина в Литву.
Послания с печатями литовского гетмана и польского короля лежат раскрытыми на столе перед царем. Прочь отосланы даже спальники – Иоанн читал в одиночестве. Уже который раз он перечитывал вновь и вновь, и злоба все больше переполняла его. Близко поднеся к глазам грамоты, Иоанн то презрительно усмехался, то от ярости сжимал до скрипа челюсти и громко сопел своим тяжелым носом. Как смели? Виднейших бояр склонить к измене!
Воротынского как недавно вышедшего из опалы король и гетман призывали вместе с его вотчинами, что были на границе с Литвой, отойти к ним на службу вместе с этими землями, причем Сигизмунд обещал ему еще больше замков и титул удельного князя в своем королевстве.
Челяднина, отправленного в Полоцк, Ходкевич и Сигизмунд хотели спасти от опалы русского царя и обещали ему великое жалованье и почет в Литве.
Бельскому и Мстиславскому, как родственникам своим, Гедиминовичам, король также обещал титул удельных князей, если они перейдут к нему на службу вместе со всеми дельными людьми, которых они сумеют забрать с собой. Он призывал их прекратить терпеть бесчинства и зло от «негодного» царя.
Дочитав, Иоанн сделался серьезным. Скрипнув зубами, он взглянул на разбросанные на столе грамоты и думал о том, могли ли бояре прочесть это? Если да, то почему еще не предали его? С чего вдруг и почему именно им король отправил эти письма? Сзади послышался непонятный шорох, он вздрогнул, ощетинился и оглядывался осторожно, боясь увидеть в углу подосланного убийцу. Никого…
Зачем король и гетман отправили эти грамоты сюда? Чтобы сорвать поход на Литву! А может, он уже сорван? Нет! Снова шорох! Тень скользнула по потолку! Что там, стражники уснули, что ли? Нет, нет никого, тихо.
Душа царя бурлила от злости. Ведь в посланиях гетман и король выставили его негодным правителем. Такое Иоанн никак не мог оставить без ответа.
Еще одна мысль внезапно возникла в его голове. Слишком часто в последнее время мелькало имя Челяднина. То Земский собор поддержал, чтобы опричнину отменить, теперь вот Ходкевич и Сигизмунд ему письмо отправили. Когда успел он стать самым влиятельным и богатым боярином в Москве? Любая сила, противостоящая царю, – дьявольская сила. Он враг. А что, ежели он уйдет к королю, отдав ему и Полоцк? Этого нельзя было допустить!
На следующий день Иоанн пришел в застенок, где держали схваченного Козлова. В этой холодной и непроглядной темноте, едва растворявшейся лучинами, резко пахло сыростью, испражнениями и кровью. Иоанна провели к Козлову. Он в беспамятстве висел на цепях, коими был прикован к стене. Из тьмы государю навстречу вышел Григорий Лукьянович Бельский, прозванный уже давно Малютой за свой малый рост. В застенок выпытывать показания у заключенных его отправил Вяземский, рекомендовав его государю. Но Иоанн пока еще приглядывался к нему, не доверяя в полной мере. Однако царю нравилось, как он работал – ни один еще не смог утаить от Малюты что-либо. Исправно вытягивал он из заключенных все, что нужно – щипцами, клешнями, ножами.
Малюта поклонился государю и сказал как бы виновато:
– Государь, как ты и просил, не калечили мы его. Но все, что нужно, сказал. Говорит, Жигимонт и бес этот, как его, пан гетман, с боярами не знались…
Иоанн брезгливо взглянул на прикованного к
