стене Козлова, наклонился над ним, осмотрел со всех сторон внимательно.
– Держи его, Малюта, но подохнуть не дай. Бояре королю и гетману ответные письма напишут, так он, голубчик, обратно их и отвезет.
– Сберегу его, государь, – проведя широкой ладонью по жидким приглаженным волосам, ответил Малюта.
Грамоты же эти бояре так и не увидели. Пока подготавливалось масштабное наступление на Литву, Иоанн писал послания. Он тщательно подбирал слова, чтобы уколоть посильнее, неторопливо обдумывая ответ, потому написание грамот для короля и гетмана заняло целый месяц. Так и восседал он в высоком кресле, опершись на посох, а дьяки, сменяя друг друга, торопливо записывали каждое его слово, бывало, переписывали заново, ежели текст государю не нравился по итогу.
Первыми, по его желанию, должны были ответить Мстиславский и Бельский, и за послание последнего он взялся в первую очередь. Не забыл он и о том, что предки Бельского принадлежали к старшей ветви Гедиминовичей, в то время как Сигизмунд – потомок младшей, потому напомнил в письме, что тому следовало бы сидеть в Польше и оставить Великое княжество Литовское Бельскому – по праву, добавив в конце:
«…А если уж тебе так угодно, брат наш, то уступил бы ты нам Великое княжество Литовское и Западную Русь, и мы будем с тобой жить как Ягайло жил с Витовтом[6], ты будешь на Польском королевстве, а я – на Великом княжестве Литовском и на Русской земле, и оба будем под властью его царского величества; а его царское величество к христианам милостив и ради своих подданных не щадит собственной персоны в борьбе с недругами… А на другое жалованье, меньше этого, нам, брат наш, соглашаться не подобает: ты же сам писал, что мы одарены от Бога достоинствами и разумом, – так подобает ли достойному и разумному быть изменником? Ты же, брат наш, советуешь нам поступить по обычаю твоих панов: они ведь привыкли служить тебе изменнически; мы же, удостоенные чести быть царскими советниками, служим и будем служить царскому величеству с верной покорностью. А насчет того, чтобы переманивать к тебе людей, – это ты лучше напиши какому-нибудь подлецу, достойному того подлого письма, которое тебе посоветовали написать твои паны, а мы мошенником быть не хотим – у нас таких казнят…»
Затем принялся за ответ Мстиславского, чей текст во многом был схож с ответом Бельского, в котором снова было упомянуто, что боярин, в отличие от польского короля, принадлежит к старшей ветви Гедиминовичей.
Более основательно царь готовил послание Воротынского. В нем он впервые возвел родословную Рюриковичей к римскому императору Августу, «обладавшему всей вселенной», в то время как Сигизмунд – незаконный правитель, «панами посаженный», «невольный в делах своих». Тут он припомнил и сердечную обиду:
«…Кто позаботится тебя помянуть, когда сестра твоя Анна не замужем и после тебя на престоле не будет сидеть достойный государь? За кого выдана замуж другая твоя сестра, Катерина, по замыслу твоих панов – разве это ровня тебе? А ведь ты и сестра твоя Катерина хотели, чтобы она вышла за нашего великого государя! Смог ли ты даже в таком малом деле поступить по своей воле, не слушаясь панов? А если ты в своих собственных делах не волен, как же тебе управлять государством?..»
В остальном также призывал отдать многие земли и остаться польским королем под правлением московского царя. От имени Челяднина Иоанн писал Сигизмунду:
«…Но подобает ли тебе, такому великому государю, подлым и мошенническим образом рассылать такие нелепицы и подписывать их своей рукой? Ведь я же, государь, уже старый человек, немного мне жить осталось; когда изменю своему государю и оскверню свою душу, ходить у тебя с войском уже не смогу, водить тебе девок в спальню – ноги тоже не служат, а потешать тебя на старости лет скоморошеством не обучен, – на что же мне твое государево предложение? Что тебе нужно от моей старости? Послал бы ты лучше это письмо каким-нибудь подлецам, достойным твоего подлого письма!»
В последнюю очередь были написаны ответные послания Ходкевичу. Там и вовсе каждое слово было пропитано пренебрежением, мол, он по происхождению ниже Мстиславского, Бельского и Воротынского, поэтому вообще не имел права обращаться к ним. Здесь Иоанн не скупился на оскорбления, вдоволь потешив себя. От него Ходкевичу было написано только два письма. Он решил, что Мстиславский не удостоит гетмана ответом, чем также желал ужалить его самолюбие.
От имени Челяднина было написано следующее:
«В своей грамоте ты назвал этого мелкого прислужника князей Воротынских дворянином и верным слугой своего государя: но подобает ли тебе, пан Григорий, человеку, украшенному сединами, так служить своему государю – называть такого мелкого прислужника дворянином и верным слугой такого великого государя? Нет! А если он, собака, оскорбляя царское величество, изливал тебе свой яд, подобно змее, то пристойно ли тебе, пан Григорий, при твоих сединах, взяв собачий рот, писать такую бессмыслицу? Наш же государь милостивый, истинно православный, заботится о нас, своих подданных, блюдет и по заслугам жалует нас своим жалованьем, и я тоже щедро награжден милостями, почестями, вотчинами и казной его царского величества. А то, что ты, брат наш, в своей грамоте лживо написал, что будто бы мой государь хотел со мной расправиться, то это нелепые или изменнические слова: никогда не бывало и быть не может, чтобы его царское величество карало кого-нибудь без вины. Я же, следуя обычаю моих предков, хочу на старости лет честно служить, а не изменять своему государю…»
И уже хотел царь отправить грамоты обратно в Вильну вместе с Ивашкой Козловым, но пришла весть, от которой Иоанн тут же вспылил:
– Козлова – на кол!
При злополучных Чашниках, где три года назад был разбит Петр Шуйский, теперь воеводы Петр Серебряный и Василий Палецкий потерпели сокрушительное поражение от литовцев, причем последний погиб в бою. Многие при дворе назвали Чашники «проклятым, позорным» местом для русской армии.
Но грамоты Сигизмунду и Ходкевичу Иоанн все же отправил и продолжил готовиться к великому походу.
* * *
Иван Михайлович Висковатый сам направился к государю в слободу – известие от русских послов в Швеции не терпело отлагательств. Все тяжелее стареющему хранителю государственной печати подниматься по дворцовым лестницам. Страдая одышкой и обливаясь потом, он порой останавливался передохнуть и перевести дух.
Донесшийся до уха его истошный женский вопль заставил его прийти в себя и стремглав подняться. Там узрел он срамное – простоволосая, одетая лишь
