в случае чего, незамедлительно доложить о чём-то подозрительном. Но Чёрный Богдан и Микола оказались правы — в доме никого не было. Даже на кухне, а уж там, по обычаю, всегда обретались охочие до жратвы бедняки и их не менее прожорливые родственники.
Вернувшись ни с чем, я спросил помощников о всякой подозрительности вокруг, но и тут меня ждало жестокое разочарование — слепцы без всякого воображения не усмотрели в коварных тенях и толики той опасности, что незаметно проникла в светло-чёрный покров ночных улиц.
Смирившись со странными благоприятными обстоятельствами (без особого труда), мы двинулись на второй этаж. Ещё на лестнице я ощутил странное покалывание в висках. Такое часто возникает у тех, кто не умеет колдовать.
— Эй, у вас ничего не...
Чёрный Богдан и Микола посерели и приобрели вид портретов давно умерших людей: вроде и живые, а вроде и тела их давно лежат в гробу.
— Ребята, в чём проблема?
Разбойники повалились к стене, чуть не придавив Фикуса. Карапуз вырвался из-под гигантов и обиженно запищал:
— Смотрите, куда прётесь, олухи!
Бандиты свалились без чувств. Это вызвало у меня непряитное чувство смутно надвигающейся опасности.
— Фикус, ты ничего не чувствуешь?
— Да, точно! — с радостью согласился демон. — Я думал, только у меня нос постоянно чешется...
— Проклятье. — я отвернулся от негодного шутника и взглянул на выросший перед нами коридор. В самой последней комнате, к которой он вёл, из-под двери лился тёплый рыжеватый свет.
— Наши денюжки явнотам. — с пониманием заявил обжора и первым поднялся со ступеней в коридор. — Ты со мной?
Мне не хотелось туда идти. Ох, не хотелось. Всё моё нутро протестовало против такого, казалось бы, положительного исхода событий.
«Что это? Неужто страх перед неизвестностью? Наверное, после возможной смерти я начал бояться даже собственной тени. Считаю её коварной. Что бы сказал дедушка? Нет, он бы ничего не сказал. Он бы ворвался в освещённую комнату и перевернул бы это подлое здание вверх дном...»
Я поднялся вслед за Фикусом, и вместе мы стали осматривать помещения на предмет горы золота. Чёрного Богдана и Миколу мы любезно оставили подрагивать на лестничной клетке.
Одной из последних комнат я осмотрел спальню. В ней меня встретил предивный портрет. На нём был изображён мужчина, отдалённо напоминающий Разумовского — сильный, молодой, буквально пожирающий жизнь своей дивной юностью, и его спутница — милая, прелестная тонкокостная женщина в свободном ланитовом платье. Мне эта пара сразу понравилась: она гармонична смотрелась и не претендовала на кособокое величие, кое любят выставлять в портретах всякие императоры и их никчёмные родственники.
В комнате не нашлось более ничего интересного, кроме этого интересного портрета, и я вышел оттуда ни с чем и встретился с Фикусом.
— Нашёл что-нибудь?
Демон отрицательно покачал головой.
— Или золото замуровано под землёй, или оно спрятано в этой комнате... — негодник стрельнул глазками в сторону излучающей свет комнаты.
— И как миллион рублей мог поместиться в этом помещении?
— А бес его знает, — усмехнулся карапуз, пожимая плечами. — Но можем пойти обратно, если тебе этого так хочется. Я пойму: страх перед неизвестным...
Я отодвинул Фикуса и выбил ненавистную дверь. То, что я там увидел, показалось мне весьма странным — граф Разумовский, местный золотоносец, смиренно сидел на диванчике, в то время как его слуга, Лоренц Гелен, умостился на красном, обтянутом кожей кресле и сидел за столом, разбирая бумаги.
— Ах, мой дорогой Герган, мы вас заждались.
Дверь за моей спиной резко поднялась с пола и громко захлопнулась. Обжора куда-то пропал.
— Что всё это значит? — я в долю секунды выставил щит Раффарчика, приготовил несколько быстро-атакующих заклинаний и ощетинился, как агрессивный ёжик. Разумовский смотрел на все мои приготовления с непонятной усмешкой на устах.
— Герган, не нужно прибегать к насилию. — ласково замурчал иностранец. — Ведь, согласитесь, в современном и быстро меняющемся мире разговоры куда эффективнее, нежели кулаки.
— Что должно удержать меня от того, чтобы не сделать в тебе дыру, а, Гелен? — Я подошёл к письменному столу, опёрся на него обеими руками и взглянул таинственному умнику в глаза. В них не отобразилось и тени того беспокойства или страха, какие испытывают люди при виде агрессивно настроенного, более сильного человека, но также в них и не отобразилось какого-либо морального или, не дай бог, физического превосходства, из чего я посмел сделал вывод, что Лоренц — ненормальный, не осознающий всей опасности своего положения.
— Вам нет смысла убивать меня. Я не представляю угрозы. Посмотрите, — идиот развёл руками. — У меня нет оружия. С моих пальцев не сходит заклинание, да и колдовать я не умею. Каков смысл в моей гибели? Потешить самолюбие, показать власть, заставить Разумовского сознаться во всех смертных грехах?
Чтобы окончательно не забыть цель моего визита, я оповестил всех присутствующих о своих благочестивых намерениях:
— Отдайте мне ваши деньги, и тогда я пощажу вас: лишь заберу воспоминания об этой ночи, и ничего более.
— Да? Вы очень добры. — Лоренц улыбнулся. — Но всё же, не хотите ли вы узнать, почему здесь оказались?
— Потому что я захотел возвести в окрестностях Москвы дворец и жить, как и прежде. Кажется, это очевидно и не требует ваших объяснений...
— Нет-нет, я не об этом, — торговец с несогласием замахал руками. — Я о том, почему вы оказались в этом мире в принципе.
— Потому что ты, ублюдок, был в сговоре с шаманом-травокуром. Каким-то образом вы сумели вызвать человека из моего измерения и заговорить с ним о моём имени, а потом — перенесли меня в это немощное тело. Скажи спасибо, что я не отплачу тебе той же монетой...
— Идиот... — грустно послышалось за моей спиной.
Я развернулся и прижал Разумовского к стенке.
— Что ты сказал, низкородная скотина? Повтори! — я отвесил хозяину дома пощёчину, и он безропотно свалился с дивана.
— Нет нужды его бить, Герган, — заговорил ужасно спокойный перекуп, восседающий на красном троне. — Алексей просто не дружит со словом: он так и не понял, что оно бывает крайне опасно.
— И я тоже не понял! — отбросив Разумовского, я разом перемахнул стол и вмял мерзкого говоруна в портьеру. — Отдай мне деньги, или я сверну тебе шею.
— Так и свернёшь...
Я врезал по креслу, и оно перевернулось вместе
