нужен ли был новый договор, чтобы обеспечить нерушимость территориальных границ? Разве существовавшие соглашения не гарантировали как внутреннюю, так и внешнюю безопасность? Правительство России утверждало, что договоры 1815 и 1818 годов уже предусматривали предложенные гарантии, по крайней мере имплицитно. Договоры не требовали от правительств признания при реформировании их внутренних установлений; однако, согласно подразумеваемому соглашению (convention virtuelle), коренные изменения действительно требовали согласия союзников. Именно поэтому новые правительства Испании, Королевства Обеих Сицилий и Португалии стремились узаконить свои революции в глазах Европы. Если бы существовавшие договоры не предоставляли союзникам права на интервенцию, то они не могли бы выразить неодобрение Испанской революции или принять решение воздействовать на Неаполь. Именно потому, что существовавшие договоры содержали гарантию законного порядка во внутренних установлениях, заключение нового договора сделало бы уже принятые решения незаконными.
Разобравшись с правовой стороной нового договора, записка обращалась к будущим нуждам, в частности к средствам устранения сохраняющейся угрозы общественному порядку. В Европе царил глубокий мир, когда катастрофы в Испании, Неаполе и Португалии открыли ей глаза на существование и на зловещие планы врага, считавшегося побежденным. Союзные державы, собравшись вместе, выполнили свой первый долг и одно из важнейших условий договоров от 8 (20) ноября 1815 года (второго Парижского договора и Союзного трактата о Четверном союзе) и последовавших Аахенских протоколов. Они действовали, чтобы защитить от революции союз, который гарантировал мир. Решение о вторжении в Королевство Обеих Сицилий произошло из-за угрозы для остальной части Итальянского полуострова, которую представляла собой революция в Неаполе, и из-за способности союзников принять более быстрые и более действенные меры в отношении этого королевства. Три державы ожидали, что меры, изложенные в Предварительном протоколе, вернут Неаполь в лоно союза, не подвергая человечество бедствиям войны. Восстановление порядка в Королевстве Обеих Сицилий означало бы торжество веры и нравственности, победу законности и низвержение зловещей силы революции. Этот великий результат был бы достигнут силой единства союзников и продемонстрировал бы истинную ценность соглашений, принятых ранее для сохранения мира. Таким образом, вместо заключения нового договора, российское правительство надеялось, что союзники будут работать над развитием Предварительного протокола от 7 (19) ноября. В этом дополнительном протоколе союзные державы окончательно установили бы принципы, которым бы они условились следовать в отношении всех стран, имевших несчастье пережить революцию. В каждом случае союзники встречались бы, чтобы принять решение о конкретных действиях, как они это сделали в отношении Неаполя. Союзники также согласились бы поддерживать связь друг с другом по вопросам усовершенствований, вносимых каждым государством в свои внутренние установления. Успех в Королевстве Обеих Сицилий продемонстрировал бы другим государствам эффективность принятых мер, и всем странам Европы было бы предложено присоединиться к этому окончательному протоколу.
Отвечая на предложение Австрии о заключении договора о гарантиях, российское правительство также старалось убедить Великобританию и Францию присоединиться к союзническим усилиям. В 1818 году Россия выступала за заключение нового договора о гарантиях, но условия изменились, и в конце 1820 года критической проблемой стало отношение Великобритании к союзу в свете Предварительного протокола[248]. Ни Великобритания, ни Франция не одобрили протокол, и для министра иностранных дел Великобритании Каслри, как и для правительства короля Георга IV любое кодифицированное заявление о принципах создавало проблему[249]. Чтобы что-то противопоставить этой враждебной позиции, российские дипломаты пытались утверждать, что Предварительный протокол не представлял собой новый или сепаратный союз, а, скорее, выполнял установленные договорные обязательства. Более того, они настаивали на том, что вечные принципы внешней политики императора Александра оставались неизменными. Их аргументы проистекали из административно-правовой практики Российской империи, где дух закона неизменно вытеснял букву закона[250]. Вот почему в ходе дискуссий в Троппау российские дипломаты неоднократно указывали на нравственные договоры и обязательства. Как писал Нессельроде Ливену с одобрения Александра, договор от 8 (20) ноября 1815 года и протоколы от 3 (15) ноября 1818 года налагали на союзников «нравственное обязательство» оградить мир от посягательств, которыми угрожало бы ему возрождение революции независимо от того, в какой стране, на какой земле она возобновила бы свое опустошительное действие[251].
Российское правительство также признало, что дух договора мог иметь множественные толкования, основанные на внутренних условиях и законах данной страны[252]. Исходя из этого, Россия не рассматривала отказ Великобритании от Предварительного протокола как отказ от договоров, подкреплявших соглашение. Британия по-прежнему была свободна в выборе формулировок того, что, как надеялись российские дипломаты, стало бы официальным заявлением в поддержку принятых мер. Император Александр не требовал единодушия союзников во всех ситуациях. Однако он ожидал, что каждый из союзников будет содействовать в меру возможностей осуществлению плана, принятого в Троппау, успех или неудача которого окажет, возможно, решающее влияние на судьбы европейского континента. В текущих обстоятельствах это означало, что Великобритания могла хранить молчание в отношении принципов, но при этом принимать в их осуществлении то прямое или косвенное участие какое она сочтет для себя удобным. Реакция России на позицию Великобритании, выступавшей против интервенции, колебалась между тем, чтобы принимать различия в стратегиях в конкретных ситуациях, и тем, чтобы настаивать на необходимости поддержки со стороны Британии для эффективности действий по противодействию революции.
Объединенные охранительным и священным союзом три монарха, собравшиеся в Троппау, обязались обеспечить независимость и территориальную целостность революционных государств, даже если применение военной силы стало бы неизбежным[253]. Вероятность применения принуждения сосуществовала с заявлением о том, что такие честолюбивые замыслы устранены из области политики и не определяют решения государей. Великие державы не имели намерения действовать против народов или против свободы, «разумной и согласной с порядком». Они утверждали, что уважают права наций и монархов, чья законная власть должна свободно осуществляться. Союзники также не забыли о нуждах и интересах народа или о гарантиях прочности, которую можно было гарантировать, заключив благоразумное соглашение между тем, что перестало бы существовать (революционный режим в Неаполе), и тем, что должно быть (восстановленный на троне монарх и законное правительство). Нессельроде описывал возможность того, что Британия – «одно из самых цивилизованных государств земного шара» – не поддержит беспорядки, которые в случае их продолжения превратили бы этот союз в теорию, не получившую применения. Император Александр также продолжал надеяться, что Британия объявит о поддержке принципов и мер, согласованных тремя монаршими дворами, или, по крайней мере, выразит молчаливую поддержку союзникам.
Чарльз Уильям Стюарт (1778–1854), британский посол в Вене и брат министра иностранных дел Каслри, представлял свое правительство в Троппау и передал трем монархам отказ Великобритании от Предварительного протокола и Дополнения к нему от 7 (19) ноября 1820 года. В послании Ливену от 11 (23) ноября 1820 года Нессельроде объяснил британское сопротивление двумя причинами. Во-первых, в процессе составления протоколов не проводились консультации с лордом Стюартом. Во-вторых, форма, приданная актам в Троппау, могла заставить поверить в заключение венским, берлинским и санкт-петербургским дворами сепаратного союза[254]. По словам британского представителя, союзники должны были запросить его мнение, прежде чем объявлять общую политику по борьбе с текущим кризисом. Лорд Стюарт был согласен с тем, что быстрые действия, будь то с помощью убеждения или силы, были необходимы, однако это можно было бы сделать, не подписывая заранее документы об основах общей политики. С точки зрения России, лорд Стюарт решил не участвовать в конференциях в Троппау. Хотя император Александр убеждал британское правительство прислать представителя, облеченного полным доверием своего правительства и самыми широкими
