полномочиями, сделано этого не было.
Император Александр все еще продолжал верить, что без британской поддержки союзники не могли быть успешными в своих начинаниях. Участие Великобритании, необходимое как гарантия справедливости и законности, помогло бы продемонстрировать миру, что единственной целью интервенции было справедливое согласие между правами законной власти и чаяниями, равно как и истинными нуждами народов. Однако, поскольку инструкции лорда Стюарта предписывали ему сохранять нейтральную и пассивную позицию, он не мог участвовать в составлении протоколов. Сообщение Нессельроде намекало на надежду, что это конкретное возражение указывало на глубинное желание присоединиться к союзникам в общем курсе действий. Нессельроде также настаивал на том, что подписание официальных актов не устанавливало новую политику. Дух существовавших договоров, санкционированных английским парламентом, предоставлял правовое основание для Троппауских соглашений. Ранее британское правительство играло важную роль в защите и совершенствовании принципов союза. Применяя эти принципы к Королевству Обеих Сицилий, три монарха решили, что заявление об их общей цели должно быть официально оформлено в правовом акте. Поэтому Нессельроде уполномочил Ливена прочитать его донесение Каслри и передать ему акты от 7 (19) ноября даже без подписи и как простые проекты, если он сочтет это необходимым[255]. Если отказ Британии от соглашений основывался исключительно на форме сообщения, согласованные действия все еще были возможны.
Последовавшее за этим послание Нессельроде, выпущенное на следующий день (12 (24) ноября) и одобренное Александром, содержало более точные инструкции Ливену касательно обращений к правительству Британии[256]. Поскольку союзники были обязаны сохранять общественный порядок и мир, Предварительный протокол представлял собой справедливое применение принципов, уже закрепленных в действующих договорах. Иными словами, этот протокол облекал в плоть дух этих спасительных соглашений. Подчеркивая чрезвычайную важность единства союзников, осознавая при этом возражения Британии против соглашений в Троппау, Нессельроде признавал, что союзническая политика не вытекала из буквы существующих договоров. Однако она вытекала из их сути. Опять же, стремление России к справедливому исходу, в противовес строгому соблюдению закона, просочилось в дипломатические переговоры. Принятые меры позволили союзникам выполнить свой долг перед европейской семьей – долг, определяемый положением, что «благоденствие каждого из них в благосостоянии всех». Учитывая существовавшее состояние общественного мнения в Европе, при столкновении страстей (esprit), обуревающих все народы, политика, которой союзники решили следовать, одна только могла остановить революционное зло, чьими жертвами уже стали три государства.
Чтобы подтолкнуть Британию присоединиться, правительство России неоднократно указывало, что Предварительный протокол и Дополнение к нему требуют дополнительной доработки; они еще не приняли своей окончательной формы. Быстрая реакция союзников в Королевстве Обеих Сицилий была необходима для предотвращения консолидации и распространения революции. Ведь в то время, пока тянулись дискуссии между державами, посулы, столь легко расточаемые горсткой сектантов и бунтовщиков, могли привлечь народные массы на сторону этих мятежников. Соответственно, три монарших двора не провели консультаций с Великобританией и Францией до подписания сделок в Троппау. Голос союзных дворов должен был быть услышан как можно скорее, и люди в Королевстве Обеих Сицилий должны были признать несовместимость существующего режима со всеобщим миром. Только лишь посредничество короля могло примирить Неаполь с остальной Европой. Желание России о полном участии Британии в предстоящих встречах в Лайбахе не могло бы быть сильнее, независимо от того, позволило ли бы неаполитанское правительство королю Фердинанду I присутствовать или нет[257]. Нессельроде заявил, что не верит в то, что Британия откажется оказать помощь в деле спасения мира от кровавой революции. Император Александр надеялся, что британское вмешательство позволит избежать принуждения. Чтобы союз мог поддерживать мир своим моральным воздействием, необходимо было участие всех его членов. Применение военных действий могло повлечь за собой опасные последствия – европейский союз перестал бы быть в глазах народов охранительным и сделался бы завоевательным. Великобритания ранее придерживалась договоров и принципов, узаконивавших вмешательство держав, и в этот критический момент союзники нуждались в британской помощи. Более того, приверженность России единству союзников была настолько твердой, что независимо от того, что британское правительство решило бы делать (или не делать), отношения Великобритании с союзом не изменились бы, основываясь на букве соглашений 1814, 1815 и 1818 годов[258].
Аргументы, которые снова и снова выдвигались российскими дипломатами для оправдания Троппауских соглашений, не изменили того, что Великобритания выступала против коллективных союзных действий. В государственном акте от 5 мая 1820 года Каслри ясно дал понять, что договорные обязательства 1814– 1815 годов применимы только к освобождению Европы от Наполеона и вытекающему отсюда требованию обеспечить коллективную безопасность континента. Эти договоры не касались других стран. Этот государственный акт также не объявлял об общих принципах невмешательства в иностранные государства [Bew 2012: 480–484]. Официальный ответ Великобритании на Предварительный протокол был представлен в виде меморандума от 4 декабря 1820 года, который, осуждая неаполитанскую революцию и не отрицая за другими державами права на вмешательство, тем не менее выражал несогласие дать обязательство не признавать новое неаполитанское правительство[259]. Британия также возражала против вмешательства союзников в дела Испании и Португалии. Хотя положение в этих странах являлось весьма серьезным, но не представляло угрозы другим государствам. Наконец, этот меморандум сообщал союзникам об отказе британского правительства участвовать в каких-либо совместных декларациях с целью установления системы политических гарантий. В последующих беседах Ливена и Каслри министр иностранных дел Британии признавал добрую волю трех монархов и даже пытался доказать, что позиция Британии соответствовала принципам, публично принятым императором Александром, особенно в части непринятия новых союзов и попыток получить гарантии вне Всеобщего союза[260]. Стремление к взаимопониманию было ощутимым, но никакой политес или добрая воля не могли изменить реальности разногласий. Как Ливен без прикрас описал ситуацию, британское толкование соглашений Троппау было неудачным и преувеличенным.
Согласно Каслри, Предварительный протокол представлял собой основу будущего договора и, следовательно, базу нового союза. Если бы протокол был просто свидетельством доверительного согласия (entente), достигнутого в результате сближения точек зрения кабинетов на сложившуюся ныне ситуацию и их видов на будущее (futurs contingents), почему бы союзникам не держать свое соглашение в секрете? Вместо этого они предложили создать новую политическую систему, которая сделала бы недействительными все существующие обязательства и усилила бы революционное недовольство. Министр иностранных дел Британии отверг аргумент России о том, что союзники лишь дополнили, но не заменили прежние отношения, основанные на заключенных договорах. Что еще хуже, несмотря на убеждение в чистых намерениях союзников, у британского правительства могло не быть иного выбора, кроме как протестовать против доктрин, изложенных в Протоколе. Три монарха признали за собой исключительную привилегию вмешиваться во внутренние дела независимых государств мирными средствами или средствами принуждения. Эта предполагаемая привилегия нарушала государства прав, гарантированных существующими договорами. Британия вновь отвергла российское толкование, согласно которому действия против группы революционных заговорщиков, угрожавших безопасности соседних государств, не рассматривались как средство принуждения или вмешательство во внутренние дела независимого государства. По мнению России, прибегнуть к принуждению возможно было только в том случае, если бы законная власть была ниспровергнута, все возможности примирения были бы исчерпаны, а спокойствие в Европе оказалось бы под угрозой. Хотя российские дипломаты считали, что Каслри, ограниченный опасностями британской политики, сохранял симпатию к действиям союзников, слова британского министра иностранных дел в адрес Ливена отражали противоположную
