Михаил, Бога не пересилишь. «Тем более, Михаил ещё и крестник мой!» — грохотал он басом. И с чего это глупые людишки, вообще, взяли, что правила этого спора разрешено писать им? Мало ли, что они напридумывали себе, он — Медвежий Бог, и никто не может указывать, как всё должно быть! Бабка Матрёна на свой страх и риск пыталась убедить Медвежьего Бога, в том, что теперь следуя своей же логике, он должен помогать Петру — он теперь стал медведем. А Михаил за свои поступки вообще никакой помощи не заслуживает. Матрёна, как могла, боролась за Петра, доказывая, что вышла несправедливость. Да, это было хорошо, что оба они и Пётр, и Михаил остались в живых. Конечно, все рассчитывали, что в результате, каждый из них станет тем, кем родился, но, если уж Пётр оказался слабее, никто не виноват, так тому и быть. Однако, Михаил повёл себя нечестно, приняв личину соперника, втёрся в доверие к его любимой девушке, всеми правдами и неправдами добирается до чужого наследства. Злоба и зависть заполонили его душу и мозги так, что он оставил законную жену в положении и поехал в столицу за чужим счастьем, а Пётр ничего плохого не сделал, боролся за своё законное, проиграл и отбывает срок в клетке, когда его удачливый соперник вероломно нарушает все правила…
Трудно было убедить Медвежьего Бога, что его урок ничему хорошему никого не научил:
— Всяк платит за то, в чём есть его вина или вина его предков! — вот и весь вердикт.
— Твоё слово — закон, и он справедлив! Пусть платит, но назначь иную цену, и спроси с Михаила за его вину! Или опять повесишь долги на потомков? — стояла на своём Матрёна.
— Будь, по-твоему! Медведю — медвежье, человеку — человечье, но жертву никто не отменял!
— И на том спасибо! Назови тогда свою новую цену. Цену жертвы.
— Ты меня убедила, старуха, я поменяю их местами, но так как Михаил станет медведем окончательно, то ребёнок его родится сиротой. Пускай Пётр будет ему отцом, а жена медведя — станет женой Петру! Теперь справедливо? Думаю, ты довольна? Я всё сказал. Больше ничего не проси, назойливая баба, и так ты обнаглела, зовёшь меня, когда вздумается, да ещё и второй раз по одному и тому же делу!
— А, если не исполнит? — с содроганием спросила Матрёна.
— Пойдёт снова в лес, и будет всё, как было: днём — медведь, ночью — человек…
Глава 49
Когда Пётр закончил повествование, Марину трясло, но не от холода, а от бессилия предотвратить надвигающуюся беду и новую несправедливость.
— Мариш, ты не думай, я на Полину тебя не променяю, даже такой ценой, — утешал он её, как мог.
— Когда? Когда это произойдёт?
— Как только родит малыша, скоро…
— Что же делать?
— Ждать, просто наслаждаться тем временем, что осталось и ждать…
— Я не могу ждать, когда ты превратишься в медведя! Ты что, смирился?
— Если бы смирился, пошёл бы к Полине, тем более, она, когда меня увидела, повисла, словно клещ, всё Миша, да Миша! Думаешь, мне это нравится?
— Ты — слабак! Почему ты опустил руки?! Ты не можешь так всё оставить, надо бороться!
— С кем? Покажи! Я готов бороться! Я всё сделаю, мне не страшно, мне тошно! Почему это продолжается с нами?! Что я должен сделать, чтобы разорвать этот ошейник на своей шее?!
— Так всё кончится, не может!
Марина была готова растерзать Полину голыми руками, но надо было собраться с мыслями и, утихомирив гнев, она снова пошла в дом…
Застольный разговор сначала не клеился, но Палыч был в ударе, разговорил всех. Особенно, когда приняли настоечки на меду, всех как-то поотпустило. Марина, воспользовавшись моментом, решила поговорить с Полиной о её планах на жизнь. Слово за слово, разговор завязался интересный. Разоткровенничавшись, женщина поведала, как Михаил, едва залечив раны, собрался в столицу к Марине, начинать новую жизнь.
— Откуда раны-то у него взялись? Я ж его не трогал? — спросил Пётр.
— Так, это он уж после тебя получил. Побежал на кордон к Гаврилычу от охотников, когда тебя подстрелили, и напоролся на настоящего медведя, с ним-то и боролся не на шутку. Вот тогда ему за тебя хорошо досталось, победил его чудом, насадив на сучок… До кордона еле дополз, если бы не Жучка — собака лесничего, умер бы наверняка, и не нашли бы мы его…
— А, зачем я ему понадобилась? — спросила Марина, — ведь у него ты была…
— Сама не пойму, он словно сорвался с цепи, и бесконечно твердил, что всё, что было твоё, — кивнула женщина на Петра, — станет его, по справедливости. Что тебе, ничего не останется…
— Но, ведь он любил тебя, я помню, ты сама мне рассказывала, даже не глядел, ни на одну из женщин. Тебе ещё все завидовали.
— Тогда думала, что любил, теперь, не знаю… Так, ведь и тебя он тоже не полюбил, — на Полину словно снизошло озарение, — Я думаю, тут дело в другом: он не выдержал испытание быть человеком. Он такую волю почувствовал, будто всё ему можно, и неподсуден он, словно не человек, а сверхчеловек или даже Бог!
— Полина, дочка, — приняла эстафету Матрёна, — он вот наследством Петра интересовался, людей от его имени ко мне засылал. Откуда ему об этом известно?
— Эта забота в нём ещё с детства сидела, словно заноза. По крайней мере, мне он об этом так говорил: в его доме в Макаровском, ну, куда вы с Мариночкой к нам приезжали летом, раньше жил Петя с родителями, а потом, когда эта беда с ним приключилась, они уехали. Через некоторое время дом этот достался приёмным родителям Михаила. А Николай Савин — Петин отец, запил с горя и, как-то по старой привычке наведался в свой дом, там увидел мальчика Мишу, такого же возраста, как его сынок, и сильно похожего и, видно, немного умом повредился. Он сказал Мише, что есть у него тайник, который он хотел передать сыну в наследство, но если Миша пойдёт с ним, то он своего медвежонка выкинет, а его в сыновья возьмёт и наследство достанется Мишеньке. Тут, как раз Мишины родители прибежали и Николая выгнали, а Миша, хоть и маленький был, но слова эти запомнил. Он не раз ходил на поиски их дома в лес, но так его и не нашёл.
— Полина, а давно ты Михаила видела? — спросила Марина.
— Побольше месяца уже, как он домой вернулся. Я, честно говоря, не
