РСХА Линдова на состоявшемся 27 января 1943 года в Люблине совещании начальников эйнзатцкоманд, которые действовали в лагерях для военнопленных на территории польского «генерал-губернаторства». Линдов подчеркивал, что в будущем следует обрекать на «ликвидацию» только те элементы, которых «абсолютно нельзя терпеть». А, например, тех советских политруков, которых «заставили» выполнять эту функцию, следует передавать в качестве рабочей силы в концентрационные лагеря [315]. Общий курс по отношению к советским военнопленным в части отбора «нежелательных» также подвергся постепенным ограничениям с учетом территориальности. 5 мая 1942 года приказом ОКВ [316] было запрещено производить «отбор» на территории рейха. С этого времени «отбор» можно было производить лишь в лагерях на территории «генерал-губернаторства» и восточных комиссариатов («Украина», «Остланд»), Отправка контингентов военнопленных в Германию с этого времени допускалась только после проверки пленных и изъятия «нежелательных». В приказе эта мера именовалась «политическим карантином». Во избежание задержек с транспортировкой пленных в пределы рейха ОКВ потребовало от комендантов лагерей для военнопленных на территории «генерал-губернаторства», комиссариатов «Украина» и «Остланд», чтобы они по прибытии новых транспортов с пленными немедленно извещали об этом местные органы гестапо в целях безотлагательного проведения «отбора» [317]. В связи с выводом эйнзатцкоманд из лагерей для военнопленных на территории рейха предусмотрительное ОКВ/АВА одновременно распорядилось, чтобы дальнейший надзор над рабочими командами (Arbeitskommandos) осуществляли коменданты лагерей [318], в обязанности которых, следовательно, отныне входила передача в руки гестапо «неблагонадежных» и т. д. Со своей стороны начальник полиции безопасности обязал своих подчиненных всегда быть в распоряжении комендантов лагерей, если эти последние потребуют проверки отдельных рабочих бригад сотрудниками полиции безопасности[319]. Одновременно он предписывал им принимать передаваемых комендантами советских военнопленных [после «отбора», произведенного комендантами своими силами. — Ш. Д.] и вообще сохранять прежние контакты с лагерями. Поскольку перенесение всей тяжести акции по «отбору» за пределы рейха должно было привести к резкому усилению деятельности эйнзатцкоманд на восточных территориях, особенно в «генерал-губернаторстве», что в свою очередь могло бы снизить темпы отправки эшелонов с пленными на работы в Германию, начальник полиции безопасности потребовал, чтобы большинство выведенных из пределов рейха эйнзатцкоманд было направлено в польское «генерал-губернаторство» в качестве «подкрепления» для проведения там отбора «нежелательных» [320].
В результате в начале июня 1942 года мы наблюдаем некоторое кажущееся ограничение истребления «нежелательных». В соответствии с приказом ОКВ «чистка» политических комиссаров и политруков должна была совершаться с этого времени исключительно на территории «генерал-губернаторства», причем «отобранных» не следовало ликвидировать на месте, как это было прежде («за исключением тех случаев, когда доказано совершение ими таких наказуемых действий, как убийство и т. п.»), а надлежало передавать в «специально подготовленные лагеря на территории «генерал-губернаторства» или рейха»[321]. В связи с этим начальник полиции безопасности издал 2 июня 1942 года свой приказ, в котором сообщил для сведения своих подчиненных решение ОКВ, подчеркнув одновременно, что в отношении других категорий пленных, подлежащих «отбору» (например, евреев), остаются в силе прежние методы[322].
Через несколько дней было принято решение по вопросу организации специального лагеря для комиссаров. 10 июня 1942 года Мюллер распорядился, чтобы отделенные от остальной массы пленных комиссары и политруки направлялись в лагерь Маутхаузен[323]. Это мнимое «более либеральное» отношение к комиссарам (своим жестоким обращением с узниками Маутхаузен мог успешно конкурировать с Освенцимом или пресловутым тоннель-лагерем «Дора») продолжалось недолго. Уже в октябре 1942 года последовала дифференциация этой категории пленных, повлекшая за собой различное обращение с ними. 20 октября 1942 года Мюллер предписал:
«Чтобы определить, как обращаться с политическими комиссарами и политруками, следует установить, были ли они взяты в плен в бою или же дезертировали. В первом случае должна быть совершена экзекуция, а при установленном дезертирстве — только водворение в концентрационный лагерь Маутхаузен» [324].
В германских документах времен войны очень трудно обнаружить даже единичные случаи зафиксированного «дезертирства» политрука или комиссара. Так что и после мюллеровского приказа о дифференцированном обращении с комиссарами и политруками все осталось по-старому.
Директивы по вопросу отбора «нежелательных» проводились в жизнь, как и все прочие приказы и директивы, скрупулезно, систематически и беспощадно. На многих проводившихся в Берлине под председательством генерала Рейнеке совещаниях с участием «начальников военнопленных» всех военных округов разъяснялись ранее изданные письменные распоряжения АВА, касавшиеся «политически подозрительных» военнопленных и в первую очередь комиссаров Советской Армии. Как в письменных директивах, так и в устных инструкциях в оправдание указывалось на необходимость «защиты местного населения от большевистских влияний и предотвращение возможности дальнейшего воздействия на военнопленных» [со стороны «политически подозрительных». — Ш. Д.] [325].
На этих совещаниях постоянно напоминалось о необходимости тесного сотрудничества комендантов лагерей для военнопленных с эйнзатцкомандами при «отборах» пленных. В лагерях велся учет выданных эйнзатцкомандам пленных, а подробные письменные отчеты коменданты лагерей отсылали для сведения в ОКВ/АВА [326].
До сих пор мы говорили об «отборах», производившихся! эйнзатцкомандами полиции безопасности и СД. Однако еще до того, как в лагерях для военнопленных начали действовать отряды СД, инструкцию об «отборе» выполнял вермахт; «своими силами».
Генерал Эстеррейх, «начальник военнопленных» в XX L военном округе, письменно показал [327], что спустя два дня после нападения на Советский Союз он получил от генерала Рейнеке приказы с приложенным к ним «Распоряжением о комиссарах», в котором всем фронтовым частям и комендантам лагерей вменялось в обязанность расстреливать политруков, коммунистов и евреев. Следующий приказ ОКВ, показал Эстеррейх, предписывал захоронение расстрелянных в массовых могилах и по возможности сожжение их тел. Эстеррейх подтвердил, что передал указанный приказ для исполнения подчиненным ему комендантам лагерей для советских военнопленных в Торуни майору Зегеру, полковнику Больману и подполковнику Дульнигу. Во исполнение этого приказа подполковник Дульниг распорядился немедленно расстрелять 300 пленных, в том числе политруков Советской Армии, коммунистов и евреев. Останки расстрелянных были погребены в массовых могилах на территории лагеря ХХС [328].
Позже комендант лагеря уже передавал пленных в руки специальных отрядов СД. Генерал Эстеррейх вспоминает в своих письменных показаниях о факте передачи комендантом шталага ХХС (Торунь) в руки СД для расстрела 1200 советских военнопленных [329].
Трудно детально установить, в какой степени практика, имевшая место в XX военном округе, была типична также для других округов и для оперативных районов. Во всяком случае, массовое убийство комиссаров, многочисленные случаи истребления пленных-евреев и пленных-коммунистов армейскими частями являются достаточно веским доказательством того, что непосредственное истребление «нежелательных» частями вермахта не ограничивалось только этим одним округом. Мы помним, что в цитированном выше приказе генерала Вагнера
