совсем потерял голову. Мы с Аароном и Беном были внизу, в кухне, и вдруг услышали из родительской спальни отчаянные рыдания. Братья велели мне оставаться на месте, а сами бросились наверх. Аарон обнаружил отца с запиской в одной руке и телефоном в другой – он собирался звонить в полицию. Но брат, прочитав послание, убедил его, что мама не покончила с собой, а просто бросила нас.
Мы никогда не обсуждали тот вечер. Момент, когда отец нашел письмо, а отца нашел Аарон, которому тогда только-только исполнилось восемнадцать. Самого Аарона потом нашел Бен – он рыдал в своей комнате. Это он, Аарон, объяснил нам с Беном, что произошло. Что на этот раз мама не просто уехала на выходные. Что она больше не вернется.
Спать мы с Беном легли в комнате Аарона. Помню, я мысленно повторяла: «Хорошо, хоть братья у меня остались». Думать о том, что Аарон уедет в колледж уже осенью, а Бен – всего через несколько лет, было невыносимо. Вот так вся семья и разлетится. А я для них останусь в прошлом. Братья уверяли, что такого не случится, что они всегда будут помогать мне и друг другу. Но в тот день что-то изменилось. Вслед за мамой постепенно разбрелись и все остальные. И к прежнему возврата уже не было. Дом стал воспоминанием.
Отец спросил нас, не хотим ли мы поговорить с психологом. Мы с Беном отказались. А Аарон согласился. Мама, конечно, была права, что посоветовала отвести нас к специалисту, но сам факт, что она считала, будто мы нуждаемся в психологической помощи, сильно всех задел.
Оформить официальный развод папе удалось не сразу, потому что с мамой оказалось не так-то легко связаться. А начав наконец отвечать на телефонные звонки, она заявила, что ей ничего не нужно – ни алиментов, ни раздела имущества, ни права опеки над детьми. Сказала, подпишет все, что отец захочет. Лишь бы разом со всем покончить.
Однажды в конце марта я решила поискать маму в Гугле. Все оказалось куда проще, чем я думала. Я просто забила ее имя в поисковую строку и кликнула на первую же ссылку. Адрес был тот же, что на конвертах с открытками ко дню моего рождения – Сент-Пол, Миннесота. Я нашла его в гугл-картах. На машине из Мэдисона можно было добраться за четыре с половиной часа.
В какой-то мере я не искала мать в надежде, что она найдет меня первой. Позвонит в дверь или хотя бы снова начнет присылать поздравительные открытки. Напишет на электронную почту. Постучится в друзья в Фейсбуке.
– Мне нужно при встрече с ней точно знать, что она хочет меня видеть, а не делает это просто из жалости, – объяснила я Чарли.
– Она вроде и так достаточно ясно дала понять, что не желает с тобой знаться, – возразил он. – Какая теперь разница, что она скажет, как поступит? И кто из вас сделает первый шаг? За прошедшие пятнадцать лет она явно показала, что она за мать.
От этих слов меня накрыло такой волной любви к нему, что мне уже стало неважно, чем в итоге обернется встреча с матерью. Ведь теперь у меня был он.
– Поедешь со мной? – спросила я.
Пришлось долго уговаривать Фэй позволить Чарли съездить из Мэдисона аж в Миннесоту. Но в итоге она все же нас отпустила, взяв обещание писать с дороги и вернуться на следующий день. Мы с Чарли никогда еще вместе не выезжали из Мэдисона, впервые я чувствовала, что мы настоящая пара – два одинаковых стаканчика из «Старбакса» в держателях на приборной панели, остановки на заправках.
В какой-то момент Чарли долго не выходил из туалета, и я занервничала, но потом выглянула в окно и увидела, что он стоит в очереди в «Макдоналдс».
– Будешь что-нибудь? – спросил он, когда я подошла.
– Мы же только позавтракали.
– Хочу насладиться свободой, – пожал плечами он.
В машине мы слушали музыку, и первые два часа я просто беззаботно радовалась, что мы вместе. Но вот по пути стали все чаще попадаться указатели «На Миннеаполис». И мне сразу же начало представляться, как я стучу в дверь, а мать, открыв, не узнает меня. Я называю свое имя, а она захлопывает дверь перед моим носом.
Когда я была ребенком, мы несколько раз в год навещали родственников отца в Нью-Джерси. Но в Сент-Пол не ездили никогда. Мама не любила рассказывать о прошлом. Говорила, это слишком больно.
Ее мать умерла от рака груди в пятьдесят два, а с отцом через несколько месяцев случился удар. Мама тогда училась на первом курсе колледжа. И только-только начала встречаться с папой.
– Твой отец не был похож на типичного парня в двадцать один, – однажды поделилась она со мной. – Мое горе не отпугнуло его, и если я грустила, он не принимал это на свой счет. Вел себя очень терпеливо. Наверное, без него я бы тогда не выжила. Он стал моей семьей, единственной связью с внешним миром. Однако же мы и понятия не имели, что творим.
Родители поженились в двадцать три, а уже через год у них родился Аарон.
В юности я считала их историю очень романтичной, пускай даже началась она с горя и закончилась им же. В общем-то, я не с потолка взяла мечту о том, что либо сама спасу кого-нибудь от тоски, либо меня кто-нибудь от нее спасет. Я выросла в такой атмосфере и не знала, как отделить любовь от желания сбежать.
Добравшись до Сент-Пола, мы молча петляли по тихим улочкам, слушая указания навигатора. Я представляла себе, как полвека назад тут проезжали мои бабушка и дедушка с маленькой мамой. Потом мы свернули в Гринэкр, сонный тупичок на окраине, и я попросила у Чарли пакетик – поняла, что меня сейчас вырвет.
Он свернул к обочине возле дома, где жила моя мать, и протянул мне пустой бумажный пакет из «Макдоналдса». Я уткнулась лицом в заляпанную жиром бумагу, горло стискивало сухими спазмами. Чарли все время гладил меня по голове. Вдруг у меня над ухом раздался щелчок зажигалки, я обернулась.
– Ты что, куришь?
– А что такое? – вскинул бровь он.
– Чарли, я тут пытаюсь не блевануть вообще-то.
Он затушил сигарету и положил ее на приборную панель.
– Прости, просто разнервничался.
– Ты-то с чего нервничаешь?
– Потому что вижу, как нервничаешь ты. – Он огляделся по сторонам и забарабанил пальцами по рулю. – К тому же я давно не выезжал из
