со вздохом сказала она. — Я нужна здесь.
Дмитрий удивленно вытаращил на нее глаза:
— Кому, милая, кому ты здесь нужна? Этому бригадиру, что ли?
Елена потрясенно посмотрела на него.
— Это они тебе сказали?! — срывающимся голосом спросила она. — Это они говорили? Да какому бригадиру?! Арсену, кому же еще!
— Так ведь нет же Арсена!
— Есть! Он у меня вот здесь. — Она указала на свою грудь. — Он всегда здесь, со мной.
Дмитрий даже не улыбнулся ее наивному и, может быть, чуточку театральному жесту, настолько Елена была искренна.
— Он и у нас будет с тобой, никуда не денется.
— Там денется. Когда вернется и увидит, что меня нет, денется.
— Что же ты делать собираешься? Чемодан-то к чему собираешь?
— Перейду к Евгине, буду жить у нее, пока не вернется Арсен. Тогда и решим, как нам быть.
— Кто такая эта… как ее…
— Она сама предложила когда-то. Мы с ней в одной бригаде работаем. Как-то я вышла в поле расстроенная, она и сказала: если что перебирайся ко мне. Она живет одна, ни детей, ни мужа… Я ее не стесню, даже по хозяйству помогать буду.
Последние ее слова прозвучали как-то жалко и унизительно, болью отозвавшись в душе Дмитрия.
— Леночка, милая, ну зачем тебе к чужим-то людям?..
Елена снова отрицательно покачала головой.
— Не сердись на меня, Димка, иначе я не могу… Уж такой я, наверное, родилась глупой.
Она вдруг опустилась на стул и горько заплакала, уже не пытаясь сдерживаться, так как сил на это больше не осталось.
Когда на улице совсем стемнело и можно было не опасаться, что кто-то по дороге увидит, Елена надела плащ и вышла. За ней — Дмитрий, с чемоданом и сумкой.
Дождь не усиливался, но и не прекращался, просто моросил, а туман был настолько плотным, что не было видно дворовой калитки. В этой белесой мгле тускло мерцали два окна в доме, казавшемся дальше, чем было в действительности, словно двор был занесен снегом.
Никто в доме не заметил их ухода, просто не думали, что она уйдет вот так, сразу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Евгине жила на другом конце села в небольшом стареньком одноэтажном домике с двумя комнатками и высокой верандой на деревянных сваях. Двор, окружавший домик, тоже был небольшой и основательно запущенный. Сказывалось отсутствие умелых мужских рук. Если бы не громадный старый орешник перед домом, он, наверное, выглядел бы нежилым. Но одно окно светилось теплым желтым светом, отражавшимся на веранде спокойным ровным квадратом.
Елена несколько раз бывала в этом доме. Евгине чуть ли не силком затаскивала ее к себе, и каждый раз после этого Елена получала нагоняй от свекра и свекрови, поскольку за Евгине по селу ходила дурная слава — как о вздорной женщине, к тому же и гулящей. Да и многие в Тонашене ссылались на то, что якобы дыма без огня не бывает…
Впрочем, Евгине и сама давала немало поводов для пересудов. Бабой она была довольно бойкой и несдержанной на язык, иной раз под горячую руку ввернет такое, от чего даже бывалые мужики смущенно кашляли или отворачивались.
Судьба не особо баловала эту еще сравнительно молодую тридцатипятилетнюю женщину, которую природа слегка обделила внешней красотой. Все в ней было сделано топорно: и лицо, и руки, и голос — все было грубо, массивно, мощно, лишено женственности, кроме разве что выразительных глаз. Они у нее были удивительные, неправдоподобно большие, мерцающе-черные, как ночное августовское небо, и всегда широко распахнутые, словно в вечном восторженном удивлении от всего, что ее окружает. Замуж она вышла, когда уже потеряла всякую на то надежду, в двадцать восемь лет. Жила тогда со своими родителями в селе Мохратаг, откуда и была родом. Так случилось, что однажды, возвращаясь с далёкого виноградника, увидела на обочине дороги припаркованный самосвал и подумалось ей, может, он едет в сторону Мохратага, подошла, чтобы попросить водителя взять её с собой. Капот машины был откинут, засучив рукава выгоревшей на спине солдатской гимнастерки, водитель копался в моторе. Евгине подошла и запросто хлопнула его по спине:
— Эй, парень, куда едешь?
Водитель выпрямился на подножке самосвала, сверху с головы до ног
внимательно смерив её взглядом, рассмеялся.
— Не еду, не видишь? И я, и моя машина стоим.
Ремонтируемся.
Евгине растерялась. Парень был высокий, крепкого телосложения с улыбчивым лицом и добрыми глазами.
— Чего смеёшься? — между прочим, спросила Евгине. — Скажи, я тоже посмеюсь.
— Стало смешно, вот и рассмеялся. Ты откуда появилась?
Ты что, местная участковая или тебя моим контролером назначили, а я не в курсе?
Евгине молча посмотрела на него, потом произнесла примирительным тоном:
— Смейся сколько хочешь, но скажи, едешь в сторону Мохратаг или не едешь.
— Нет, — отозвался парень с добродушной улыбкой. — Я еду в Тонашен, а тебе надо в Мохратаг?
— Да.
— Как тебя зовувут?
Евгине назвала свое имя.
— А меня зовут Размик, — сказал парень. — Мимо проезжаю. Если чуть подождешь, закончу, поедем. Ходовик что-то плохо работает.
— А ты быстро закончишь? — спросила девушка, с удовольствием разглядывая засученные по локоть, крепкие, промасленные руки парня.
— А кто его знает. Ты пока сядь, вон, там, под грушевым деревом, вдруг, ненароком, спелая груша упадёт.
Евгине посмотрела наверх, на ветки грушевого дерева, с едва распустившимися почками и удивленно покачала головой:
— Ты же не сумасшедший, парень, — заметила она, — на дереве только почки распускаются, а ты о спелой груши говоришь?
Парень, заливисто засмеявшись, сказал:
— Вчера говорю моему деду, что бы ты сейчас хотел: красивую женщину или хорошую, спелую грушу? Озорник ты, говорит, у меня, разве есть зубы, чтоб есть грушу?
Евгине тоже рассмеялась:
— Этому твоему деду сколько лет? Мозги на месте?
— А как же. Говорит, что воевал против войска Наполеона! Недавно отметили его день рождения, девяносто восемь лет исполнилось. Хочет жениться. Но, боится, что она изменять будет, тогда он возьмёт топор и отрубит ей голову, сядет в тюрьму.
— Слушай, парень, глупости не говори, в таком возрасте хочет жениться?
— А что толку, что хочет? Его старший брат против.
— У него еще и старший брат есть? — широко раскрыв глаза от удивления, пролепетала Евгине.
— Есть. Старший брат живёт с родителями, а у моего деда отдельно от них свой дом с огородом.
Брови доверчивой Евгине резко поднялись верх, а Размик добавил, хохоча:
— Ну, ладно, не мешай мне, посиди под грушевым деревом, а я закончу работу.
Евгине почему-то вздохнула, села на придорожный камень в тени дикой груши и стала ждать, сама себе удивляясь. Не раз случалось ей возвращаться
