ты что это сказал?.. Дима! Ты в своем уме? Как ты можешь? Как смеешь?!
— Смею, Елена, смею… — с трудом сказал Дмитрий с деланным спокойствием.
— Но как же тебе могло такое прийти в голову? — Елена смотрела на брата, как на сумасшедшего. — С какой стати я должна уезжать из своего дома? — Голос ее звенел от напряжения.
— Здесь не твой дом, — сказал Дмитрий, с горечью глядя на сестру. — Понимаешь, Лен? Не твой. К сожалению, милая, я соображаю, что говорю… Уедем, иначе мать приедет за тобой. Я о тебе все знаю.
Елена посмотрела на него с нарастающим страхом.
— Что ты знаешь?
— Ты здесь чужая, понимаешь, девочка моя, совсем чужая.
— Слышала это! Я сама тебе говорила. Это все?
— Нет, это еще не все…
У Елены кровь отхлынула с лица.
— Господи… что еще?..
Дмитрий с хрустом потер небритую щеку и поморщился.
— Понимаешь, Лена, мне сегодня вот здесь, в этом доме, который ты называешь своим, очень ясно дали понять, что не худо было бы, если бы, уезжая, я прихватил с собой и тебя. Вот ведь какое дело, сестренка.
Елена, сидя на кровати, вдруг покачнулась, словно под ней заходил пол.
— Как же… как же так, Дима?..
— Вот так, малышка…
— Выходит, они меня выгоняют из дому? Но за что же, Дима? Разве я сделала им что-нибудь дурное?
— Мне этот намек был дан в довольно деликатной форме: дескать, мы Леночку очень любим, очень жалеем, именно поэтому хотим, чтобы она пока побыла в отчем доме, отдохнула хорошенько душой и телом, а там и Арсен, Бог даст, освободится… Захочет, поедет за ней, а нет, значит, не судьба им быть вместе. — Дмитрий немного помолчал, раздумывая о чем-то, затем добавил: — Понимаешь, Лена, сдается мне: то, что Арсен не захотел, чтобы ты оставалась у него на три дня, они тут истолковали по-своему, и, кажется, вполне осознанно…
— Но ведь он же не отказался от меня… — сказала Елена. — Он же совсем по другой причине… Господи, о чем это я? Будто торг веду!.. С кем? Когда ты разговаривал?
— С твоим свекром в присутствии обеих женщин. После завтрака, когда я пошел прогуляться. Начался дождь, я вернулся. Ты в это время спала наверху. Там, на нижней веранде, и сидели все трое, лущили зерна из кукурузных початков. Я подсел к ним, вот там и поговорили…
Елена обхватила голову руками, чувствуя, как на глазах разваливается то немногое, что еще сохранилось у нее и поддерживало в ней твердость духа, — надежда, надежда на то, что максимум через год-полтора Арсен вернется и тогда все встанет на свои места; счастье вновь улыбнется ей, они наладят свою жизнь так, как сами захотят.
Внезапно ее осенила догадка, от которой даже сердце забилось учащенно, хотя одновременно с этим она поняла и ее фантастичность. И все же догадка не отпускала ее. Елена быстро взглянула на брата.
— А может, они просто меня испытывают, а, Дима?!
До этой минуты Дмитрий был уверен, что знает свою сестру лучше, чем кто-нибудь другой на свете. Но даже он растерялся, услышав эти слова.
— Ну, знаешь… Для нормального человека твой оптимизм просто ни в какие ворота, — произнес он, начиная раздражаться.
Елена и сама запоздало поняла, что хватается за соломинку, ищет ее, чтобы ухватиться.
— Но ведь это жестоко… — сказала вдруг она безмерно усталым голосом. Потом встала и быстро направилась к двери. — Нет, я не могу поверить, я должна поговорить с ними сама!
Первым безотчетным побуждением Дмитрия было удержать, остановить ее, но он тут же раздумал: пусть идет, пусть убедится, иначе она так и будет без конца искать и находить объяснения и, конечно же, оправдания — каждому подобному случаю, принося себя в жертву, непонятно кому и неизвестно зачем…
Зачем?.. Дмитрий интуитивно почувствовал, что это слово каким-то непостижимым образом отскакивает от Елены, как мяч от стенки, и звучит до бесстыдства неуместно… Оттого горько до слез, до физической боли стало у него на душе, только теперь он стал постигать суть поступков сестры за все эти месяцы — суть ясную, простую и чистую, как хлеб. Елена по-настоящему любит Арсена и готова на все что угодно, на любую жертву, чтобы не потерять его, потому что такая потеря будет для нее равна казни, катастрофе…
Елена вернулась неожиданно быстро, не прошло и двадцати минут. Дмитрий ожидал, что она сейчас расплачется или выкинет еще какой-нибудь фортель, и уже мысленно подыскивал слова утешения. Однако Лена вошла вроде бы спокойно, шагая легко и пружинисто. Но ее широко раскрытые глаза, их болезненно-сухой блеск, плотно, до белизны сжатые бескровные губы сами говорили о ее душевном состоянии и испугали Дмитрия больше, чем если бы она закатила истерику. Но он ни о чем не стал расспрашивать, а сделал вид, что читает Конан Дойля, украдкой напряженно следя за каждым ее движением.
Елена попросила брата достать сверху ее чемодан. Дмитрий вспомнил о том, что перед отъездом мать хотела купить ей новый. Но Елене нравился почему-то именно этот, старый, потертый на углах. (В конце концов она призналась, что он больше связан с отчим домом, насквозь пропитан его духом.) Елена со стуком положила его на стол, откинула крышку.
У Дмитрия больно сжалось в груди. В чемодане аккуратно было сложено ее подвенечное платье, оно лежало на самом верху, чтобы не помялось. Он поднялся с кровати, подошел к окну и стал смотреть на улицу — там уже не на шутку разгулялся дождь, мелкий, невидимый, однако кое-где уже появлялись лужи, покрытые легкой рябью. Белесый туман медленно полз по земле, заглатывая село, окружные поля и горы, окраинные дома и огороды.
Дмитрий неожиданно почувствовал, что Елена не возится с чемоданом, не слышно было шороха платьев. Он повернулся и увидел: она стоит неподвижно, прижимая к себе длинную невесомую фату, отделанную по краям искусственными ромашками. Он подошел к ней сзади, положил обе руки ей на плечи. Елена вздрогнула, невольно подумав, что часто люди даже не подозревают о том, как плачут по ночам те, кто днем весело улыбается и смеется… Всхлипнула, но сдержалась. Сказала с горечью:
— О чем только не мечтала, когда в первый раз надевала ее… А теперь вот оказалась не ко двору… И не могу понять, за что?! Бессмыслица какая-то!
— Уедем отсюда, Леночка. Тебе тут нечего делать. А дома тебя ждут — папа, мама… Утром же и уедем.
Елена медленно высвободила плечи из-под рук брата и отрицательно покачала головой.
— Нет, Дима, никуда я отсюда не уеду, —
