желанию, он здесь только до конца семестра.
Парочку окружили студенты из их группы. Будто почувствовав неладное, подошёл и Девятов, обратился ко всем, как всегда, дурашливо:
— Здравы будьте, бояре. Что за кипиш? — Быстро поняв, о чём идёт речь, он презрительно процедил, глядя в глаза Романову: — Ты как-то говорил, корсиканец, наш поединок не последний, ты прав — не последний. Лиза, знай, что противника нельзя гладить по щеке, его нужно бить. Примерно вот так. — И с силой ударил Ника, правой, без замаха, точно в челюсть. Ник, кажется, и не пытался защититься: как стоял, так и упал, потом медленно поднялся, отряхнул одежду. — Мы в расчёте. И помни, мудак, что сплетничать — дурной вкус, за это у нас бьют.
Это был уже не тот Романов, пришедший в университет почти три месяца назад: беспечный, заносчивый, горделивый корсиканец, по меткому выражению Девятова. Сейчас Ник выглядел другим: беспомощным, обессиленным — несчастным. Бернгардт даже стало жаль его. Все молчали.
— Понимаю, ты меня ненавидишь и имеешь на это полное право, но поверь: я никому не говорил о тебе гадости, пожалуйста, поверь, — Романов сказал это тихо, не разрывая зрительного контакта с Лизой. — Ты мне очень нравишься — правда, потому отправлял SMS со стихами любимых авторов. Что чувствовал, о том и писал. Хотел показать, что я другой, не тупой мажорик, что могу относиться к девушке серьёзно, по-настоящему. — Последние слова он не говорил, почти шептал, потом и вовсе замолк. Повисла пауза, а после прозвучало резкое: — Я бы никогда не сделал ничего против Артёма, потому что люблю его и уважаю. И ничего не сделал бы против тебя. По той же причине.
— Хватит врать, — гаркнул разозлённый Девятов. — Кто тогда придумал байки об Артёме Юрьевиче и Лизе?
Бернгардт схватила за рукав Сашку:
— Успокойся. Я ему верю. — И повернулась к Романову: — Прости, ошиблась. Ты не виноват.
Такого рода выводы подтверждались, впрочем, наблюдениями, сделанными только здесь и сейчас, но Бернгардт очень хотелось верить брату Артёма. Ник вымученно посмотрел на девушку:
— Лиза, не знаю, кто распускает сплетни, но точно не я.
Бернгардт, боясь разреветься, кивнула и, резко развернувшись, направилась, кусая до боли трясущиеся губы, к аудитории, где должна была состояться контрольная по экономике. Прозвенел звонок, и в кабинет не спеша вошла, как всегда, улыбающаяся Кустовская. Лиза никак не отреагировала на её появление, она сидела, уставившись в одну точку: думала уже не о себе, а о том, как вся ситуация отразится на судьбе Артёма.
— Бернгардт, не витайте в облаках, — вывел её из раздумий голос Иветты Борисовны, — лучше займитесь решением задач.
Лиза невольно окинула её оценивающим взглядом. Смотрела, будто первый раз, отмечая красивую фигуру, высокий рост, дорогой наряд, длинные окрашенные в чёрный цвет волосы, распущенные по плечам, большие зелёные глаза, пухлые губы, покрытые едва заметным блеском. Иветта Борисовна время от времени красиво вскидывала голову, отбрасывая волосы, и тогда Лиза видела её длинную шею. Всё в этом образе было продумано, во всём чувствовалась уверенность.
Кустовская на время углубилась в телефон, а вскоре громогласно сообщила:
— О, ваш преподаватель по логике в сети. Сейчас передам от вас приветы, — и со значением посмотрела на Лизу.
Преподавательница быстро набрала номер Самохина, а когда тот взял трубку, заговорила непривычно ласковым голоском:
— Здравствуй, дорогой, как твои дела? Нет-нет, у меня всё в порядке. Готовлюсь к нашей свадьбе: по каталогу заказала себе платье. — Она на мгновенье включила громкую связь и снова пристально посмотрела на Лизу.
Самохин со свойственным ему сарказмом ответил:
— Надеюсь, твоё платье ничуть не дешевле, чем полёт в космос госпожи Пересильд?
Все засмеялись, и преподавательница, недовольная его сарказмом, быстро отключила громкую связь.
— Да, ещё мы с папой выбрали ресторан, уверена, милый, тебе понравится, вечером вышлю меню. — И ушла со связи. Вскоре, обратившись к студентам, Кустовская горделиво бросила: — Скажу по секрету, через месяц я буду подписывать все документы как Самохина.
— Поздравляем, Иветта Борисовна. Счастья вам с Артёмом Юрьевичем, — наигранно радостно откликнулись Лизины однокурсники.
Бернгардт их не осуждала, ибо студенты — люди подневольные, за перспективу легко сдать зачёт или экзамен, скажут ещё и не то. «За что такая экзекуция? Экономка решила в довершении всего устроить мне показательную порку?» — подумала Лиза. В груди заныло от нехорошего предчувствия, но Лиза заставила себя успокоиться: «Не сейчас. Надо написать контрольную, не давать Кустовской повода надо мной посмеяться». Сдав работу, Лиза направилась к выходу, ей хватило сил только на то, чтобы выйти из кабинета с гордо поднятой головой. Сейчас ей хотелось только одного: спрятаться от чужих глаз, и она отправилась в обычно пустовавший туалет, находившийся возле актового зала. Девушка, расходуя последние силы, нависла над краном с водой и даже не повернула голову на звук открывшейся двери: было уже всё равно. Девятова попыталась поддержать подругу:
— Пфф, Лизка, не знаю даже, что и сказать. Да, Самохин — хороший парень, наверное, даже слишком хороший, поэтому…
— Даш, уйди, пожалуйста, — услышав голос подруги, простонала Лиза, — пойми, у меня голова болит просто зверски. Может, потом всё обсудим?
— Артём Юрьевич, правда, замечательный человек, — будто не слыша её, продолжила Девятова. — Потому за него идёт такая борьба. И не стоит обращать внимания на экономку. Надо ещё разобраться, действительно ли Самохин женится на Кустовской.
Но Лиза уже ничего не могла слышать, ибо внезапно подкатила тошнота. Бернгардт физически почувствовала, как её начало затягивать в глубокий омут безысходности и пустоты, а грудь будто сдавило прессом, стало трудно дышать. Наконец, поняв, что лучше уйти, Даша закрыла дверь, и Лиза, зажимая кулаком рот, бросилась к унитазу. Девушку и раньше от малейшего волнения могло вывернуть наизнанку, а сейчас повод был благодатный, стопроцентный. Когда все закончилось, Лиза умылась и наконец тихо заплакала.
Слёзы бежали повсюду: по щекам, губам, подбородку, а потом скатывались на белую блузку, надетую по случаю университетского мероприятия, где Бернгардт должна была исполнять на фортепиано одну из пьес Грига, ту, что особенно импонировала её настроению:
Зима пройдёт и весна промелькнёт,
И весна промелькнёт;
Увянут все цветы, снегом их занесёт,
Снегом их занесёт…
И ты ко мне вернёшься — мне сердце говорит,
Мне сердце говорит,
Тебе верна останусь, тобой лишь буду жить,
Тобой лишь буду жить…
Лиза открыла сумку и достала оттуда стопку разовых носовых платочков, чтобы убрать следы недавнего потопа. Зачем только она согласилась с бабушкой и надела эту белую блузку с тугим воротничком? Вдруг пришло озарение, этот приступ не закончится никогда, если
