Гровс тоже вышел из-за стола, но прощаться не торопился:
— Господин Петраков, может быть, погуляем?
Непринужденной беседы не получилось. Они вышли в сад, у огромного, до потолка, фикуса Гровс рассказал, какая это сложная штука — растить в помещении китайские розы, азалии, фикусы. За землей надо следить, чтобы не заразилась, влажность воздуха обеспечивать, определенную температуру поддерживать... Вот они и вымахали, эти растения, вон какие! Зато уж и благодать... Настоящий сад!
И вдруг совсем неожиданно сказал:
— Солдату пора выйти из критического состояния — так считают наши теоретики. Но — не получается. Он на краю гибели, потому и спешка. Все было предпринято, но оказалось, впустую. Не случайно пошли на крайнюю меру, на ту, что с вами... вот так обошлись. Понимаем, и у вас может не получиться, но надо попытаться. Такие вот дела... Давайте закончим о специалистах, если уж начистоту... Крупные ученые — это чаще всего совестливые люди. Добровольно под купол не пойдут. Да и не нужны. Здесь задача помельче, нежели на континенте. — Гровс потирал пальцами кончик носа, будто собираясь чихнуть: — А то попадется какой-нибудь самостоятельный, хлопот не оберешься... Весь наш мыслительный аппарат на континенте. Один его представитель — ваш покорный слуга. — И засмеялся «слуга» от чувства причастности к сильным мира сего. — Здесь нужны исполнители, так что Уоткинс и Жак на своих местах.
«Надо ли спорить с Гровсом? — подумал Иван Андреевич. — Как бы укротить себя?.. Прямолинейность — не лучший путь к истине». Ему хотелось знать как можно больше, чтобы основательно взвесить: можно ли отсюда выбраться? Он пересилил неприязнь к Гровсу, спросил, остановившись напротив него:
— Вы — акционер. Много ли получите за разработку?
Гровс оживился:
— Вот это иной разговор! Много... Потому наши специалисты крепко держатся за этот заказ. Ну а уж с вами... Тут статья особая, вас в буквальном смысле озолотят. Кроме того, военные ведомства приплатят. Жить можно, господин Петраков.
— Разве научный Центр — их детище, военных?
— Не играйте в наивного простачка, — покровительственно покачал головой Гровс. — Вы ведь давно сообразили, почему в самом рискованном эксперименте участвует солдат. Армейская дисциплина, приказали — и все.
— Вот об этом, признаюсь, не думал... Значит, вы работаете на военных?
— Мы выполняем их заказ, господин Петраков. Но во имя жизни, во имя продления жизни, — усмехнулся Гровс.
Гровсу легче стало разговаривать с Петраковым. Он не поверил в денежную заинтересованность профессора. В своей России этот человек, с именем, со званием, приличной должностью, разве был неимущим? А все же спросил... Разговор о деньгах — это уже не туполобое упрямство. Значит, Петраков допускает другие мысли, кроме тех, что связаны с наукой. Да еще в тяжкой для себя обстановке... Не означает ли это в конце концов, что можно и столковаться?
— Военные цели, господин Гровс, и продление жизни человека имеют противоположный характер.
— Ну и что? Как это говорится в вашей идеологии: единство противоположностей.
— Что вы, господин Гровс! На такие слова, как ваши, у нас бытует поговорка: не в ту степь.
Развеселился Гровс, пригласил сесть на жесткий, из тисовых жердей, диван.
— Широко известно, господин Гровс: все тайное рано или поздно становится явным. Зачем столько таинственности вокруг вашего научного Центра? Зачем купол и эти свинцовые ворота?
— Чтобы вы не убежали! — захохотал Гровс. — Позвольте напомнить вам кое-что. В ноябре 1968 года бельгийский порт Антверпен отправил небольшое судно «Шеерсберг». На борту было пятьсот шестьдесят контейнеров — не иголка, чтобы остались незамеченными. В контейнерах двести тонн урановой руды. Бельгийская монополия «Юнион миньер» продала руду, а западногерманская фирма «Асмара хеми АГ» купила. Груз должен был поступить в Геную. Миланская фирма САИКА была обязана из этого сырья сделать катализаторы для химической промышленности. Но, заметьте, из этого же сырья можно было изготовить кое-что для атомных бомб. Так вот, судно «Шеерсберг» до Генуи так и не дошло, судьба двухсот тонн урана неизвестна. Через несколько недель судно появилось, но уже под другим названием, под другим флагом и даже с другим экипажем. Сколько времени прошло? Но до сих пор все это — тайна. Все дело, конечно же, в уране. Где он? Как видите, тайное не стало явным.
— Станет.
— Ну и что? Пусть станет. А каков толк? Хотите, еще об одном большом секрете. Западногерманская фирма ОТРАГ выплатила в свое время восемьсот миллионов марок властям Заира в Африке и получила огромную территорию до двухтысячного года для испытания ракет. Строго секретно! Над этим полигоном даже был запрещен пролет каких-либо самолетов. Так вот, на этом полигоне испытывались многие боевые ракеты, в том числе те, что могли нести ядерные боеголовки. Великое нарушение, не правда ли? Ведь по международным правовым документам Западной Германии запрещалось создавать ракетное оружие. Дело приняло широкую огласку. Все тайное, как вы говорите, стало явным. Ну и что? А ничего! Секретность важна в самом начале. Чтоб не помешали, не остановили дело. — А потом... — Он размашисто махнул рукой. — С тем же полигоном. Пошумели, пошумели, на том и сели. А само дело приняло более широкий размах, причем почти открыто...
— Господин Гровс, вы рьяно защищаете наглость военных. Мне это непонятно.
— Вы думаете, я симпатизирую военным? Нисколько. Вот что нравится в них: реальный подход к жизни. В наше время лучше всего быть реалистом, как военные.
Гровс откинулся на спинку дивана, дотянулся рукой до азалии. Плотный лист был холодным, жестким. Как многое в жизни... Трудно с Петраковым. Соприкоснулся... А ведь обвинял Уоткинса и Жака в неумении работать. Докажи теперь, что ты, акционер, способнее: можешь то, что им непосильно... Придется говорить напрямую. Дотошный человек этот Петраков. Если заметит увертки, то откажется верить. А это может обернуться отказом работать, в конечном счете — неудачей со всем экспериментом.
Раздумывая, Гровс помрачнел, осунулся; нелегко давалось рискованное решение. Начал обтекаемо, не сводя глаз с Петракова:
— Время неожиданностей кончилось, господин Петраков. — Его блуждающий взгляд скользил от Ивана Андреевича к верхушкам китайских роз и азалий. — Неожиданностей в костюмах, в науке, в политике... Война зреет, господин Петраков. Ее планируют, готовят... Сейчас полагаться на неожиданность — значит отдавать себя во власть стихии.
— Вы хотите войны?! — отшатнулся Иван Андреевич.
«Может быть, Гровс издевается? Почему бы не потешиться перед пленником. Да ведь надо знать меру. Война... Это ли предмет для утешения своей
