туда поступил мальчик из ее класса, который ей нравился. Лев Антоныч попал с ней в одну группу, когда перевелся на четвертом курсе с филфака.
– А остальное, извини, не твое дело.
– Что-то стыдное?
– Конечно, – гордо сказала Плавина. – Разве может настоящее чувство быть не стыдным в пересказе.
– Мы случайно узнали, что оба в одно и то же время прогуливали школу в десятом классе, – задушевным голосом сказал Плавин. – Каждый у себя в районе, но параллельно. Только я дома сидел и в GTA играл, а она в районную библиотеку ходила и там читала.
– Ну и совсем не стыдно, – удивился Волгушев.
– На первые свидания, – продолжил Плавин, – она всегда брала с собой фляжечку с коньяком и как-то так напилась от волнения, что мы час просидели во дворе на Карла Маркса на скамейке. Она положила мне голову на колени и не шевелилась. Только так удерживалась, чтобы не сблевать.
– Ну зачем ты ему это рассказываешь? Он нам ничего такого не рассказал.
Волгушев и Плавин смеялись, как, бывало, им случалось в университете, если при них происходила какая-нибудь нелепица. Отсмеявшись, Волгушев продолжил серьезно:
– Ну хорошо, ну познакомились вы, как дураки какие-то, встречались. Но как вы поняли, что это оно? Что вот точно оно?
Они не переглянулись и даже не поменяли выражения лиц. Плавина откинулась и даже как будто открыла рот, чтобы ответить, но Лев Антоныч прежде пожал плечами:
– Да никак. Оно все само как-то.
Жена проглотила почти сказанное слово и начала с нуля:
– На самом деле я все время была уверена, что это все ерунда и мы просто друзья.
Тут дверь открылась, и в кухню вошел сонный мальчик Плавиных. Он оглядел взрослых и спросил отца, будет ли тот сегодня на гитаре играть.
– Что, простите? – не поверил своим ушам Волгушев.
Плавин, отдуваясь, поднялся и, толкая ребенка перед собой, пошел в комнату. Там он вытащил из зеркального шкафа желтую акустическую гитару, отошел к окну, присел на рукоять кресла и окинул взглядом усевшихся на диване напротив зрителей. Он стал уверенно перебирать струны, звуки скоро сложились в ясный, печальный мотив. Волгушев хотел уже восхититься тому, что его друг правда умеет играть, как вдруг Плавин запел тихим, нетвердым, но совершенно серьезным голосом.
«Майаа любооовь. Ты не знаааешь где йаа. Яаа наа эсамам дане пэретона. Яаа вэ халамину», – выводил он какой-то, очевидно, современный текст так, будто это был цыганский романс, и после каждого куплета экспрессивно добавлял: «Да что ты!»
Когда он доиграл, ребенок чуть не разбил себе ладони в аплодисментах.
– Год уже ничего не делает, только на ютубе смотрит ролики, как на гитаре рэп-песни играть. Можешь себе представить?
– Никогда его не знал с этой стороны. Чудесно, Лев Антоныч, я как будто в Яр съездил.
– А ты же не знаешь, получается, истории, как он этими песнями увлекся?
Плавин сложил руки на груди и отвернулся. Волгушев хохотнул в предвкушении:
– Уже сгораю от любопытства.
– Ну, значит, как было. Он пришел ко мне как-то с телефоном, заплаканный. Показывает комментарии на ютубе. «Эта песня играла в такси, когда я вез жену с ребенком из роддома. Прошло пять лет, я слушаю ее тут и вспоминаю тот день, самый счастливый в моей жизни».
– И это было под вот этой песней?
– Ну вроде. Я не проверяла.
– Конечно, под этой, – не выдержал Лев Антоныч. – И я не стыжусь своих чувств!
– И что же, когда вы из роддома ехали, тоже она играла?
Плавина сделала недоуменное лицо. Волгушев сделал такое же и посмотрел на Льва Антоныча. Тот хотел сказать еще что-то экспрессивное, но только махнул рукой:
– Ты, Петя, иногда такой пень, что я даже поражаюсь!
– Это «да» или «нет»? Я правда не понял!
Никто уже никому не отвечал, так всем было смешно. Отсмеявшись, Плавина обнялась с мужем, пожала Волгушеву руку и, шумно зевая, повела ребенка укладываться спать. Мужчины разошлись по комнатам разбирать постели. Плошка из-под конфет осталась забытой между подушками дивана, ее испод был весь в разноцветных мазках, будто кто-то свернул кулек из акварели импрессиониста.
Приятели вернулись на кухню и дальше говорили уже вполголоса, хотя двери в квартире и были такие плотные, что даже когда в другой комнате громко включали телевизор, тот скорее слышен был вибрациями стены, чем самим звуком. Выпили еще чаю, Плавин стал хрустеть каким-то сухим печеньем. Волгушев растерял всякую сдержанность и, распалившись, словно один за другим произносил все те монологи, которые так долго никому не мог рассказать – про книги, про людей, про жизнь.
– Люди, как хочешь, постоянно впадают в наивный материализм. Им кажется, будто «богатства культуры» являются реальными богатствами, такой вот докомпьютерной криптовалютой, которую как бы выдавили из человечества эксплуататоры прошлого и которая пригодна для обмена на деньги с эксплуататорами настоящего и будущего. Для слепенького материалиста хорошая книга, прочитанная мной, это будто лишние, нечестные деньги на моем счету. Он хочет если не отнять ее у меня, то хотя бы обесценить, обнулить курс, сделать так, чтобы никто мой эксплуататорский биткоин не принял и ни на что не обменял. А я полагаю, что искусство ничего не создает, оно только проявляет кем-то до нас уже созданное. Древний грек, первым формализовавший законы логики, не создал же логику, только проговорил ее законы. «Русская литература» – это не электронный кошелек, это учебник жизни. Для невнимательного читателя она так же бесполезна, как учебник математики для уже унесшегося мыслями в дачный балдеж шестиклассника.
Лев Антоныч, как в студенческие времена, слушал его, мягко улыбаясь, и иногда одобрительно кивал, но, когда брал слово, сам отвечал теперь невпопад.
– Кстати, о логике. Ты помнишь, может быть, напротив Комаровки, у шаурмичной, где мы как-то брали тарелку с нутом и лавашом, раньше был рекламный щит социальной рекламы.
– «Мир Али»?
– Да!
– Помню. Но щита не помню.
– Там была нарисована разложенная постель, а рядом – сожженная квартира. Подпись была: «Причина равно следствие». Как будто следствием курения в постели является курение в постели, нет?
– Не помню. К чему это?
– Так, что-то вспомнил. Я бы поел сейчас нута в «Мире Али».
– В Москве нет нута с лавашом?
– В Москве все есть. Только меня 25-летнего в Москве нет.
Волгушев
