очернить Алмамбета в глазах Кокчо, придумать такой навет, чтобы Кокчо прогнал китайца или убил его.
И вот неизвестно откуда, неведомо когда пошел в народе слух о том, что Алмамбет дурно отозвался о жене Манаса, об умнице Каныкей. Хитрые суцьи знали, чем вызвать гнев Кокчо, и сплели они небылицу, сплели так искусно, что сами остались в стороне, а в юрты, как многоголовая слепая змея, вползал слух: таясь от света и своим покровом избрав мрак, пошли разговоры о том, будто Алмамбет назвал Каныкей бухарской гордячкой; будто Алмамбет сказал, что Каныкей хотела убить Манаса, когда ранила его кинжалом в руку повыше локтя; будто Каныкей еще на Алтае, получив ложную весть о смерти Манаса, хотела выйти замуж за предателя Кокчокеза; будто Каныкей никогда не родит Манасу наследника, ибо все женщины в ее роду бесплодны.
Черной мутью вливались эти слухи в уши людей. Алмамбет видел, что сердца казахов отвратились от него, но не понимал причины. Он решил обо всем поговорить со своим побратимом Кокчо. А между тем клевета достигла ушей Кокчо, и предводитель казахов преисполнился яростью, ибо он считал умницу Каныкей венцом всего живого на земле, если говорить о женщинах. Он думал с гневом:
«Я ошибся в Алмамбете. Он предатель, подосланный к нам Конурбаем или Эсеном. Недаром он вздрогнул, когда впервые услышал от меня имя Манаса. Я убью этого китайца, пусть даже придется мне для этого нарушить клятву побратимства!»
И так был разгневан Кокчо, что произнес эти слова вслух, и их услышала жена его Акыдай. Солнечный, открытый лик Алмамбета, его храбрость и справедливость внушили ей доверие. Она замкнула свой слух от черных наветов и решила предупредить китайского богатыря. Услышав угрозу мужа, она направилась в юрту Алмамбета и встретила его на полдороге. Алмамбет поклонился ей, сидя на коне, и сказал:
— Госпожа моя Акыдай, почему сердца казахов отвратились от меня? Я спрашиваю вас потому, что только вы глядите на меня с прежней приязнью.
— О брат моего мужа! — воскликнула Акыдай. — Разве не знаете вы, что вас оклеветали? Злые люди распустили слух, что вы дурно отозвались о Каныкей!
— Неужели госпожа поверила этим слухам? — спросил Алмамбет.
— Ни на единый миг я не усомнилась в брате моего мужа! — сказала Акыдай.
— А брат мой Кокчо? — спросил богатырь.
— Он хочет убить вас, — сказала Акыдай.
Алмамбет склонил свою золотокосую голову на богатырскую грудь и задумался. Задумался он о том, что он странник на этой земле, странник, лишенный крова и родины, и каждый может его обидеть и, хотя его меч остер, число обидчиков всегда превысит число взмахов меча. Акыдай, будучи женщиной, проникла в эти горькие думы и сказала:
— Единственная ваша опора — богатырь Манас. Идите к нему. Он не станет обижать вас, потому что вы одиноки. Умница Каныкей не поверит клевете и полюбит вас. А Манас из тех людей, чьи поступки обвораживают душу, чья душа шире вселенной, чья дружба — булат.
Алмамбет молчал так долго, что за это время к двум глазам Акыдай успели прибавиться две слезинки, и высохнуть, и родиться снова, и опять высохнуть, и наконец Алмамбет сказал:
— Я вижу, что нет мне пути на земле, кроме пути к Манасу. Но боюсь, что мой приход к нему приблизит его смерть. Пусть лучше умру я.
С этими словами Алмамбет вошел в юрту своего побратима и сказал:
— Вот я. Убей меня!
И когда глаза Кокчо, налитые кровью гнева, взглянули на светлый лик Алмамбета, сразу понял Кокчо, что безвинен его названый брат, что оклеветали его злые люди, ибо вся чистота Алмамбетовой души исходила сиянием из глаз китайского богатыря.
— Я поверил черным слухам! — воскликнул Кокчо. — Прости меня, брат мой, прости и, если можешь, забудь мой глупый гнев! Потребуй от меня чего хочешь, но останься моим братом и гостем!
— Я странник, лишенный родины, — с горечью сказал Алмамбет, — и каждый может меня заподозрить в дурном. Я не сержусь на тебя, Кокчо, я останусь твоим братом, но больше не буду твоим гостем.
— Где же ты найдешь пристанище, скиталец? — спросил Кокчо. — Куда ты прикажешь скакать своему бесприютному коню?
— К Манасу! — сказал Алмамбет.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Заговор ханов
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Были мы знатными людьми,
Стали мы ратными людьми.
Господами родились мы,
В подданных превратились мы!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Если вы хотите найти край воистину благодатный, ступайте на землю Небесных Гор. Если вы достигнете горы, похожей на подкову, вы услышите голос, может быть вам незнакомый, но сердечный и милый, как голос друга, — это шумит река Талас. А шумит река в долине, и долина эта обширна, и земля ее благодатна и хороша, как сказка. Леса кишат дичью, и дичи так много, что не хватает ей корма, и дикие гуси щиплют друг у друга перья, чтобы насытиться. Заросли камыша так густы, что иголке негде воткнуться, а зверя так много, что сердце охотника может разорваться от счастья. Круторогие архары[9] высятся на белых скалах, оленицы безмятежно лежат в мягких ущельях, рыси внимательно следят за добычей, глаза леопардов загораются в листве, косули мелькают на склонах гор, быстрое тело беркута кружится над жертвой… Да что говорить о зверях. Начнем слово о птицах. Сладостно поют птицы на таласской земле! Так печальны и красивы песни соловьев, что даже бездушные ивы плачут, слушая их, а сами не знают серебристые ивы, оттого ли плачут они, что песни печальны, или оттого, что песни красивы. Воистину сияет под луной Талас, воистину здесь краса и гордость Небесных Гор!
Вот на такой земле расположил свои юрты народ киргизов. Три года прошло с тех пор, как Манас, прозванный Великодушным, завоевал землю отцов, и народ жил в мире под мощным крылом Манаса. Казалось, не три года, а триста лет назад были киргизы рассеяны и приневолены ханами из дома Чингиза, и давно были забыты те времена, когда имя воина хана Эсена внушало трепет киргизу. Собранные воедино Манасом, киргизы насчитывали теперь триста тысяч воинов, и столько же было стариков, и столько же было женщин, и того более было детей. Посмотрели киргизы на самих себя и увидели, что они народ сильный; посмотрели они на свой скот четырех родов и увидели, что они народ богатый; посмотрели они на свою
