всецело посвятившие себя служению Отечеству. Это ни в коем случае не партия в современном западном смысле прошлого и начала нынешнего века: союз для того, чтобы протыриться в парламент. — Она сказала «протыриться», чтоб немного разбавить лекционный стиль. «Как всё-таки действует диктофон: тут же начинаешь не говорить по-человечески, а выступать». А выступать ей теперь приходится чаще, чем говорить по-человечески.
— Это некая современная реинкарнация ордена меченосцев, — продолжала Прасковья. — Между прочим, говорят, что Сталин хотел превратить компартию в подобие ордена меченосцев, хотя мало ли что о нём говорят… Налицо также сходство с платоновскими «стражами». — Прасковья вспомнила, как бабушка Богдана в свой первый приезд к ней говорила о «стражах» Платона — что именно такой жизнью должны были бы жить, по её мнению, черти. И старуха была мучительно похожа на Богдана. И Прасковья думала: Богдана нет, а старушонка — вот она, жива-здорова. Теперь справедливость вроде как восстановлена: Богдан жив, а старухи нет.
Прасковья умела думать о своём, не теряя нить речи, а потому продолжала:
— Словом, «Святая Русь» — это союз тех, кто всецело посвящает себя служению государству, готов пожизненно нести эту службу и связанные с нею тяготы и ограничения. Эти люди назначаются на все значимые посты в государстве, они получают большие права и полномочия, но они же имеют и повышенную ответственность. Притом внепроцессуальную и вообще не юридическую. То, на что простой гражданин имеет безусловное право — эти люди сделать не могут.
— Например? — с громадным интересом спросил Богдан.
— Например, они не имеют права заниматься бизнесом. Если кто-то из их домочадцев это делал до вступления своего родственника в Союз, то это со скрипом допускается, но злополучный родственник-бизнесмен просвечивается всемыслимыми рентгенами: не используется ли служебное положение родственника-члена Союза? И при малом подозрении — только подозрении! — могут приказать закрыть. Не требуются доказательства, как в судебном процессе: достаточно подозрения. Презумпции невиновности тоже нет — есть скорее презумпция виновности, т. е. ты сам должен доказывать, что ты не верблюд. Мне известны такие случаи.
26
Мой муж, ресторатор, притом ресторатором он был с незапамятных времён, задолго до женитьбы, половину своей чистой прибыли отдаёт на благотворительность. Просто чтоб не создавать проблем мне. А то будет велено закрыть бизнес. Так что развестись со мной — это ему выгодно чисто экономически. — Она физически ощутила, как сжался Богдан при упоминании её мужа. Но спросил он о другом:
— Что значит: приказать закрыть бизнес? Кто приказывает — общественная, в сущности, организация? Разве она правомочна?
— Вот тут-то мы и подходим к самому главному, — продолжала Прасковья. — В отношении члена Союза действуют все общепринятые законы плюс ещё многие правила, вытекающие из членства. Например, обычный гражданин не несёт ответственность за своих взрослых детей, а мы — несём. Если наш сын или дочь ведут себя неподобающе, например, не работают, ведут себя просто-напросто нескромно — родитель, если он член Союза, — в ответе. Как он такое допустил? Почему не воспитал сына должным образом?
— И что с ним сделают, с нерадивым папашей?
— Ну, для начала вызовут для разговора, а потом, в зависимости от обстоятельств — могут исключить из Союза. А это для нас позор и большая неприятность, поскольку очень реально лишиться своего поста. Я же говорила, что все значимые государственные должности занимают члены Союза. Но главное — позор. Это что-то вроде отлучения от церкви для истинно верующего и воцерковленного человека. В сущности, кадровая работа стоит в центре нашего союза.
Мы насаждаем древнерусский взгляд на власть: власть — это не привилегия, которой домогаются. Это тягота и религиозная обязанность, которую человек принимает на себя.
— Древнерусский взгляд на власть… — проговорил Богдан задумчиво. — Как мало я знаю историю… А где об этом можно прочитать, Парасенька?
— Так влёт я тебе не скажу, но я подумаю, — ответила Прасковья. — А вот! Был такой Шахматов, племянник, известного филолога. После Октябрьской революции он оказался в эмиграции в Чехии и написал книжку о структуре древнерусской власти и вообще о психологии власти; может, тебя это заинтересует.
Что же касается не древности, а современности и может меня затронуть, то это, например, развод. Каждый гражданин имеет на него право. А нам, членам Союза «Святая Русь» приходится серьёзно объясняться в местном отделении Союза. Как же так? Мы работаем над укреплением семьи, а тут члены Союза, которые должны во всём являть пример, — разводятся.
— М-да, — проговорил Богдан. — Смелая ты женщина. Помню, на нашей свадьбе ты мне приписала желание сбежать через окно. Так вот сейчас я подлинно близок к этому, чтобы не портить тебе карьеру.
— В этом случае, Богдан, я прыгну вслед за тобой. В то же самое окно. Уедем с тобой в твою родную Австралию, заведём кенгуру… Ты же обещал в случае чего меня содержать.
— Обещал. Но лучше бы до этого не доводить, — покачал головой Богдан. — А в родной Австралии я никогда не был. Лучше бы остаться здесь. Здесь так потрясающе интересно. В самом деле, возникает новый мир. То самое Новое Средневековье, которое мне когда-то мерещилось. Хотелось бы это видеть и, как знать, может, и участвовать… Лучше бы так…
— Лучше бы… но чепец уже за мельницей, — усмехнулась Прасковья. — Вернёмся пока к Союзу «Святая Русь», — продолжила она. — В сущности, члены Союза обязаны отвечать на любые вопросы своих товарищей по Союзу и, в особенности, конечно, руководителей. Притом вопросы могут касаться всех сторон жизни. В том числе мыслей. Может быть, именно их, главным образом. У нас нет понятия privacy. Вернее, так: вступая в Союз, человек отказывается от личной тайны и, в сущности, от личной жизни. Вся его жизнь оказывается так или иначе общественной. Наши отчёты на собраниях напоминают публичную исповедь, как, кажется, бывало в некоторых католических монастырях и в протестантских сектах. Впрочем, насчёт монастырей и сект — не уверена, это можно у Мишки спросить — вот уж кто набит всякой исторической информацией — это он.
— Да, он, как мне показалось, немало знает, — сдержанно согласился Богдан, — правда, мне не нравится слово «набит» — это навевает ассоциации с «дураком набитым».
А какой взгляд на брак, вообще на «половой вопрос», как это называлось лет сто пятьдесят назад, вы придерживаетесь?
— Самый что ни наесть традиционный, подчёркнуто традиционный: пожизненный брак, супружеская верность, воспитание детей, не меньше двух, лучше трёх и более. Вообще, мы ориентируем народ на троих детей. В рекламе, если заметил, у нас фигурируют трое детей.
— По правде сказать, я как-то не увидел рекламы, и
