вышла уже переодетая Антония — в цветастой рубашке с поясом и розовых льняных брюках.
— Идем в теплицу, — сказала она. — Мы построили за домом отличную теплицу. Выпьем чего-нибудь прохладненького. Такой день!
Если при слове «теплица» вам представляется белая пластиковая конструкция на заднем дворе, где хранится собачья подстилка и старые отсыревающие игрушки, то подумайте еще раз. Эта теплица была больше похожа на оранжерею. Или на ботанический сад. Она представляла собой причудливое деревянное строение со сложной остроконечной крышей и флюгером в виде дракона.
— Ты помнишь этот флюгер? — спросил Тед. — Мы нашли его в сарае. Он точно лежал там еще с ваших времен. А то и дольше.
Я не помнила никакого флюгера. Похоже, я их кругом разочаровала.
Антония вгляделась в мое лицо, определенно высматривая сходство с Джо.
— Когда Джо приезжал сюда в прошлый раз, ему удалось укротить нашу собаку. Такой пес — никак с ним было не совладать. А за Джо он буквально по пятам ходил. Он бы с ним и домой поехал, да?
Моя же собака в это время вела себя на редкость безобразно, пытаясь сожрать конский навоз, рассыпанный под розовыми кустами. Но даже без учета собаки они явно успели решить, что я не от мира сего.
Тед покрутил какие-то деревянные колесики на стенах теплицы, чтобы открыть окна в крыше, и я втащила свою собаку-говноеда вовнутрь, где нас уже ждал поднос со стаканами холодного лимонада и поверх кубиков льда плавали листики маминой мяты.
Антония сказала, что Джо изрядно их повеселил, когда приезжал искать коробку с сокровищами, которую зарыл в саду для следующих жильцов. Он закопал ее под яблоней, но ничего не нашел — все давно сгнило и перегнило. Те, кто жили до них, ничего такого не рассказывали, но они и не из болтливых, да.
А я сказала: вы особо не ройтесь под яблонями у забора, потому что там мы когда-то похоронили шесть куриц, причем некоторые были без головы, и это точно не то сокровище, которое хотелось бы найти.
Они и об Эдварде спрашивали — говорили, что видели его по телевизору в передаче о средневековых поселениях и что вся деревня смотрела эту программу — ну как же, ведь в ней участвовал их собственный эксперт. Я сказала — да, замечательно, хотя сама видела только вторую половину выпуска, в которую он даже не попал. Они отметили, что я наверняка горжусь им и всем, что он сделал. Да, сказала я, в его время было мало отцов-одиночек, ему наверняка было непросто. Они смутились, и я подумала, что, наверное, они имели в виду гордость по поводу его учебников и появлений на телевидении.
Тед спросил, не смогу ли я помочь ему раскрыть одну тайну: почему лужайка за домом в сухую погоду немного приподнималась, как будто повторяя очертания какого-то небольшого строения. Мы вышли из теплицы и последовали за ним к стене кухни. О да. Это был он, земляной палимпсест нашей старой прачечной, где валялись и мой старый трехколесный велосипед, и кукольные коляски, и стопки цветочных горшков, которые должны были пригодиться на следующий год. А теперь там был только прямоугольник чуть более светлой, чем вокруг, травы.
Эти линии в траве меня взволновали. Я сказала: да, тут был уличный сортир. И хлев. Еще тут стояло некое подобие стены, я любила там жечь костерки. Правда, в туалетах и свиньях нет ничего романтичного, так что Тед и Антония слегка приуныли.
— Про дом рассказывали истории. Такие, знаешь, типичные старинные истории о домах. Твой брат наверняка ни одну из них не помнит, слишком маленький был. — Антония не сводила глаз с желтоватой травы, да и взгляд Теда из-за очков стал тревожным. Она пытается узнать что-то о привидениях? Или о моей маме? Непонятно.
К тому же на ярмарке меня ждала Сюзанна, так что я сказала: спасибо за угощение, очень приятно видеть дом и участок таким ухоженным, — и потащила собаку прочь от их безукоризненного газона, где она пыталась вырыть яму.
Я никак не могла вспомнить, что раньше стояло на месте нынешней теплицы. Ничего, наверное. Может, там проходила ограда пастбища? Или сломанные опоры старой террасы, расколотые проросшей сквозь них лозой? Или они были у другой стены? Я бы точно прошла мимо них, поднимаясь со стороны реки, разве нет? Хотя я же вошла через калитку, расположенную в другом месте.
Может, я подошла к дому не с той стороны и сама этого не поняла? Почему у меня в голове все так перемешалось? Неужели все мои воспоминания встали с ног на голову, вывернулись наизнанку? Я побежала по тропинке в сторону Зеленой часовни, все еще сжимая в руке цветы и опасаясь теперь, что иду куда-то не туда; может, на самом деле я удалялась от часовни и ярмарки, как бывает в ночных кошмарах, когда оказываешься все дальше и дальше от того места, куда тебе нужно попасть.
Не будут ли призраки Зеленой часовни сердиться на меня за то, что я уношу их цветы? Я вспомнила о погребальном ритуале, когда покойника кладут лицом не в ту сторону, чтобы если его призрак выберется наружу и решит вернуться в свой дом, то будет двигаться в неправильном направлении и заблудится. А еще есть ритуал, когда покойного кладут головой в сторону дома, потому что все знают: когда призрак поднимается из могилы, то разворачивается на сто восемьдесят градусов. И я никак не могла решить — я тот призрак, который лежал головой в нужную сторону или в обратную, и каким образом я ухитрилась так запутаться, заблудиться и потерять дорогу домой.
Когда это Джо с Эдвардом успели зарыть сокровища для будущих жильцов? Почему они не предложили мне положить что-то и от себя? Хотя они, может, и предлагали, но я отказалась. Почему они поехали закапывать ту коробку без меня? Почему Джо не рассказывал мне, что ездит сюда? Когда он успевал здесь бывать, проводить инвентаризацию в сарае, очаровывать этих адвокатов и их собаку? Почему не звал с собой меня? Почему после стольких лет я все еще вела себя как непослушное дитя, загородив дорогу со своей жрущей дерьмо придурочной собакой, борясь с паникой, слезами и попавшей в нос пыльцой купыря и думая, почему же у меня не нашлось более правильных, более уместных, ну хотя бы более добрых слов.
За моей спиной кто-то бежал по дорожке, так что я потянула собаку в сторону, чтобы пропустить бегуна. Бегуна в розовых льняных брюках и цветастой рубашке. Антонию. Она остановилась, перевела дыхание. В ее руке был маленький конверт.
— Я что-то обронила? Простите. — Я немедленно начала рыться в карманах, проверяя, что могло выпасть: ключи от машины, от дома, что-нибудь еще.
— Сокровища. Ты ушла, и тут мы вспомнили. Мы же кое-что находили. Видимо, из той самой коробки, которую зарыл твой брат. В сорочьем гнезде была куча обрывков фольги и вот это. Тед вспомнил.
Она протянула мне конверт. В уголке прощупывалось что-то тяжелое, металлическое. Джо говорил, что забыл в том доме машинку, крохотную модельку «меккано». Я открыла конверт. Там лежало что-то непонятное, вроде посеребренной коробочки, буквально сантиметр на сантиметр; по одной стороне тянулся узорчик из листьев, а вся коробочка была испачкана землей и песком.
— Узнала?
— Простите, нет. Думаю, Джо знает, что это такое.
— Передавай ему приветы. И от Ральфа тоже.
— От Ральфа?
— От нашего песика.
— А, да. Спасибо. И за сокровище, и за лимонад.
Она развернулась и побежала назад по тропинке, помахав на прощание.
Я вспоминала свои сокровища, которые прятала в саду — можно было о них расспросить, но я не стала. Зуб даю, что те кусочки фольги, которые они нашли в сорочьем гнезде — это монетки, которые я вырезала для игры в развеселых цыган, чтобы швырять их из окна своей спальни, распевая: «И денежки мне не нужны, о!» У меня не было коробки с надписью «Сокровища», зарытой под деревом, но были потерянные туфли, и косички из шелковых нитей, и бумажные трубочисты, и тайные двери
