class="empty-line"/>
Раньше я фантазировала о нашем возвращении в старый дом. Например, как будто новые хозяева однажды утром просыпаются и понимают, что подписали не все документы, а в завещании деда Мэтью есть примечание мелким шрифтом, согласно которому никто другой не имеет права там жить, или что, например, каждый раз, когда они подъезжают к дому, в дымоход бьет молния, и так до тех пор, пока они не поймут, что это знак, и не уберутся оттуда насовсем.
Или, например, они как-нибудь вернутся домой с работы, а дом элегантно проплывет мимо них, уносимый грязным речным потоком, прощально помахивая развевающимися занавесками, потому что он решил отправиться на поиски своих прежних, настоящих хозяев. Такие вот детские фантазии, для которых я даже тогда была уже слишком взрослая.
Все эти годы, пока дом стоял в напрасном ожидании покупателей, вокруг него велись долгие взрослые разговоры о процентных ставках, о совместном доступе и о том, что называется цепочкой. Постоянно кто-то спрашивал, в цепочке ли они. Я довольно смутно представляла, что это может быть за цепочка и как эти люди в нее попали, но любой ребенок знает, что быть в цепочке — плохо.
С теми, кто купил в итоге дом, никаких цепей не было. Меня это порадовало. Я не хотела, чтобы кто-то таскал свои кандалы по холодному каменному полу, трагически лязгал ими по деревянной лестнице и разносил металлический привкус печали по всему ветхому саду. Там и без того грязи по колено.
Я не знакомилась с новыми владельцами. Эдвард предложил мне вместе с ним поехать и показать им дом, когда они уже были готовы покупать, но попросили еще один просмотр. Он сказал, что мне, возможно, будет легче принять присутствие в доме новых людей, если я своими глазами их увижу. А я не хотела принимать ничье присутствие там. Мне было гораздо легче представить вымышленных пафосных злодеев с тонкими усиками и коварных женщин в длинных платьях, скользящих над лестницей в паре сантиметров от пола. Злобных призраков. Бьющего посуду полтергейста. Хлопающие без чьего-либо участия двери. Безликие тени в длинных одеждах из колючих и цепких шариков репейника, которыми мы швырялись друг в друга в начальной школе.
Но на этот раз я вернулась. Я не входила ни в дом, ни в те части застройки, которые уцелели со времен моего детства. Был воскресный вечер, Бдения подходили к концу, люди собирали вещи, в воздухе пахло попкорном и дизельным топливом, и эти запахи впитывались в живые изгороди вокруг церкви.
Сюзанна познакомилась с какими-то местными ребятами, которым пообещали задешево покататься на какой-то штуке под названием «летающая колбаса», если они досидят до конца дня. Я оставила ее с группой девочек, они сидели в треугольнике тени у грузовика с хот-догами, рвали траву под ногами и бесконечно крутили браслеты на запястьях. Я сказала, что скоро вернусь, однако она не соизволила ответить, так что я отправилась вместе с собакой к Зеленой часовне, чтобы возложить свой традиционный букетик.
Возле места, где наша старая калитка раньше вела на тропинку к реке, кто-то сделал новую белую калитку с маленькой деревянной дверцей и навесом. Почти в нужном месте, но не совсем. От ворот тянулась извилистая дорожка, усыпанная гравием, с деревянными бордюрами, вдоль которых тянулись заросли декоративного лука, штокрозы и прочих пышных растений.
Из-под забора и прямо из-под гравия росла мамина мята. Та мята, которую полагалось выращивать в контейнерах, о чем она не знала, так что растение рассеялось, разрослось вширь и ввысь, прокладывая себе путь под живыми изгородями и оградами.
За извилистой дорожкой виднелась рыжая кирпичная садовая стена со шпалерами, на которые опирались яблони. В дальнем конце виднелась полуоткрытая деревянная дверь, выкрашенная ярко-зеленой краской. Моя собака с любопытством тянула поводок, пытаясь что-то понюхать под забором.
В нескольких шагах позади кто-то катил от реки тачку, и мне пришлось шагнуть за ворота, чтобы пропустить этого человека. Но он не стал идти по дорожке, а направился ко мне и остановился:
— Извините, но мне как раз сюда надо пройти. Вам придется отойти вот сюда.
Вот так я и познакомилась с новым хозяином. Перегородив ему путь в его собственный сад. Когда мы поменялись местами и я распутала собачий поводок, зацепившийся за тачку, я уже успела вслух восхититься и новой калиткой, и кустиками декоративного лука вдоль тропинки, и даже отдернуть собаку, которая пыталась облизывать его резиновые сапоги. Тут до хозяина дошло, кто я такая. Сестра Джо, сказал он.
В каком-то смысле я не удивилась. Джо заводит друзей везде, где появляется. Едва он пошел в школу, как я превратилась в «сестру Джо». Очень часто в кухне нового дома толкутся люди, для которых я тоже «сестра Джо». Но, с другой стороны, удивляться было чему. Если я никогда не видела новых хозяев, то как это удалось Джо? Неужели он всю жизнь приезжал сюда и поддерживал с ними дружбу, пока мы навсегда отстранились от этого места? Неужели все это время нам всем были бы здесь рады, и только я упрямо игнорировала этот факт?
— Ты, наверное, приехала на Бдения? Антония в саду. Идем, познакомлю. Надо же, сестра Джо! Она будет очень рада!
Я пошла за ним мимо садовой стены и старой кухни, где его жена собирала позднюю малину под окном в одних шортах и топе от купальника. Когда она услышала, что в гости пришла сестра Джо, то направилась с улыбкой нам навстречу, потом вспомнила, что толком не одета, сунула мне в руки миску с ягодами и убежала в кухню за футболкой.
Аромат ягод смешался с солоноватым запахом нагретых вечерним солнцем стен, а от самой Антонии пахло солнцезащитным кремом и парфюмом. Я ощущала эти запахи прямо кожей, а не носом и языком. Они будто бы волной поднимались от самых ног. Я чувствовала, что наполняюсь этими ароматами, и понимала, что когда эта волна достигнет глаз, то прольется слезами. Я изо всех сил старалась удержать ее хотя бы на уровне груди, топая в дом вслед за Тедом и неся миску с малиной, аромат которой проникал мне прямо под ребра.
Потом, в саду, Тед рассказал, что они с Антонией купили этот дом у тех, кому мы его продали изначально. Та семья прожила в доме около десяти лет. Антония и Тед работали адвокатами, обе их дочери теперь тоже учились на юридическом; в целом, понятно, откуда у этих людей деньги, чтобы так красиво тут все обустроить. Тед сказал, что его дочери выросли здесь, играя в саду. Вот домик на дереве, который он для них построил, а вот тут они держали ослика по имени Клайв из Индии — он уж и не помнит, почему животное так назвали.
— У вас тут тоже жил ослик? Нет? Мы в сарае нашли повозку для ослика. Видимо, прошлые жильцы оставили. Мы подхватили идею. Но боже мой, эти ослы! От них столько шума. А Клайв был такой упрямый, что его даже запрячь ни разу не удалось.
Я сказала, что у нас были куры и утки. Он даже как будто огорчился.
— То есть повозка точно не ваша? Может, она тут появилась еще до вас? Мы почему-то были уверены, что она ваша. Нет?
Будто бы желая освежить мою память, он указал на сарай — обновленный, красивый, совершенно безопасный. Все старые изобретения деда Мэтью оттуда убрали, пол покрасили. Вот как они познакомились с Джо — он попросил разрешения приехать и посмотреть, что там осталось из дедовых вещей, потом помог все инвентаризировать и передал в какой-то малоизвестный технически музей.
Тед в шутку сказал, что за пятнадцать лет жизни здесь их в деревне мало-помалу начинают принимать за своих. Пятнадцать лет! То есть они с женой прожили здесь на два года дольше, чем я в свое время! Почти столько же, сколько здесь успели прожить мои родители! Как так получилось? Неужели никто из этих людей не понимал, что этот дом — мой?
Из дома
