перезвонила и сказала: «Спасибо, сделай еще один». Потом еще один, и еще…
А потом неожиданно у Кан переманили опытного бойца Костю щедрые конкуренты, и она предложила мне взять то, что Костя оставил под пулеметным огнем, а я из любопытства согласилась. Таким образом, все, что называется прохладным и ласковым словом «сувенирка» обрело для меня форму, смысл, тираж и объем.
Я проводила в «Синем поезде» понедельник, среду и пятницу. Мне достался замечательный светлый офис, с видом (если как следует вытянуть шею) на Киевский вокзал. Уперевшись лбом в подоконник, там стоял мой письменный стол, а на нем, о чудо, было абсолютно все, что нужно: компьютер, доступ в Интернет, и факс, и карандашница, и свежие газеты.
В офисе этом обитали еще системный администратор Олег, кислого вида юноша в очках, и Таня, менеджер по специальным проектам. Таня была полная противоположность Олегу – видимо, в этих проектах требовались буйная жизнерадостность и некая причудливая форма миопии – видеть в людях в первую очередь хорошее. Так что Таня ладила со всеми вагонами «Синего поезда» – то есть с другими отделами, которые грызлись между собой, перевыполняли план и думали, как бы остальных сотрудников сократить и закрыть… И на этом фоне удивительную Таню никто не хотел сокращать − наоборот, о ней все заботились. Григорий, начальник технической службы, про которого говорили, что он «дуб и медведь», лично проверял, работают ли в нашем офисе лампочки, правильно ли дует кондиционер, не пора ли менять фильтр у большого самовара около Таниной книжной полочки. Ася, звонкоголосая секретарша, в час мертвой зыби, когда немел телефон и спокойно можно было оставить приемную стойку на произвол судьбы, приходила именно к нам – поразмяться в остроумии и выпить мятного чаю.
Ася была страшно похожа на Одри Хепберн – только глазки поменьше и две родинки на правой щеке. Таня точила с ней лясы ни о чем и параллельно заказывала воздушные шарики, которые надо было, согласно одному спецпроекту на 20 000 долларов, надуть и потом лопнуть. Жертвой Аси-Таниных шуточек часто становился Олег и его компьютерная мышь, которую они обесточивали, подвешивали на люстру и украшали наклейками для ногтей… И такой у нас порой стоял дым коромыслом, что финансовый директор Говорков, пробегая по коридору, шарахался от приоткрытой двери с табличкой «Лутарина – Белецкая – Кузин», фыркал, точно лесной еж, и запирался скорее в своем кабинете… Там он шуршал отчетами и постепенно обретал спокойствие в компании большой китайской вазы, скрипучего принтера и своего любимца, шкафа красного дерева, что лопался от драгоценных архивов, старых блокнотов и новых итальянских башмаков Говоркова.
А потом наступил конец декабря.
20
В конце декабря мы спешно купили билеты в Косогоры – там, не приходя в себя, прямо на смотровой кушетке в поликлинике, умер дедушка. Веселый, еще загорелый крепким деревенским загаром, дед, опираясь на дубовую палочку (неудачно упал на охоте), отправился на прием к терапевту, отсидел очередь, открыл дверь и вдруг побледнел и упал перед входом в кабинет врача. Сердечная недостаточность, сказал врач, а потом пришли результаты вскрытия, и хирург протянул их бабе Нюре: вам надо Богу молиться, быстро умер, не мучился, а ведь был рак.
В январе ртуть в термометре скатилась вниз с чудовищной быстротой, и все, что жило и цвело до сих пор на даче, – розы, яблони, пчелы, вода, и, страшно сказать, даже Швондер, что всегда царапал и кусал нас, а за дедом ходил благоговейно, чуть ли не на задних лапках, в надежде получить карасий хвостик, даже он… Все перешло в кристаллическую форму и перестало существовать.
Швондер, дурачок, любил ловить крыс в глубине подвалов, где алкаши время от времени соображали на троих. Вероятно, он хотел проскользнуть мимо, в подвальное окно, но не успел, и там его настигла пьяная рука гугнивого идиота. Баба Нюра ходила потом по улице, звала, минус тридцать градусов скрипели и потрескивали в ответ, а кот не отзывался. Только в первую весеннюю оттепель она нашла его, вмерзшего в талый снег – там, где его и убили, стукнув головой об угол каменного дома.
***
В собственном доме я не хотела и думать про кота. Страшно было за него, если он станет гулять сам по себе… а ведь станет! Даша просила, но весьма деликатно, муж кошек не любил – гадят, линяют, и прочее… Все шло к тому, что у нас будет разве что рыбка гуппи, если кто из молодых родственников вдруг решит удивить семейный клан на Рождество.
Но раньше гуппи приплыло ко мне истерическое письмо − от случайной и довольно скучной знакомой по форуму, где все крутилось вокруг переоформления виз и паспортов:
«Аня! Спаси кошку! У тебя же свой дом! Тебе совесть не простит, если откажешься!»
Кошка, если верить сбивчивому рассказу, была брошена на даче одной разорившейся актрисы, которая сбежала от налоговой инспекции, оставив сад, особняк и кошку на растерзание кредиторам.
«Это не ко мне, а к доктору Чехову. И вообще, мы переезжаем скоро… – написала я, но тут же добавила: − А откуда забирать-то?»
«Я трем подругам позвонила, но у них уже или канарейки, или хомяки, а у третьей у самой кошка, да еще обе беременные».
– А эта не беременна? – спросила я по телефону, но уже ясно было, что я сдаюсь.
– Откуда я знаю! Возьмем – проверим!..
***
Она не была беременна.
Она была: котом в мешке, ночью всей кошкой серой, знает кошка, чье мясо съела, не все кошке масленица, и так далее, и так далее. Все известные поговорки про кошачью жизнь я потом терпеливо объяснила моим детям. Она приехала в дом на моих руках, в замурованном пластиковом ковчеге, слабо мяукая в метро: куда везут, чего везут, люди добрые, что-то со мной будет… И вот тогда, наверное, я уже полюбила ее − за этот голос, за этот вселенский вопрос, который возникает иногда у всякого существа: куда везут, чего везут, и кто везет, и на какой остановке выходим?..
Гулливеров домик был поставлен на шахматное поле паркета в детской, и окошечко хлипко вздохнуло, распахнулось перед коленопреклоненными людьми. Она выскользнула осторожным зетом через минуту. Даша ахнула. Я вздохнула и вытерла слезы восхищения. Она оказалась самой прелестной кошкой из всех виденных мной – и точка. Чтобы иметь хоть какое-то представление о точке, вообразите: счастливую черепаховую расцветку, покладистый характер, отсутствие вредных привычек и тихий моторчик, который она заводила сразу, как только рука
