Влад Тарханов
Я ЗНАЮ ТОЧНО: НЕ БЫЛО ВОЙНЫ
Вступление
18 августа 1939 г.
Август в этом году оказался сухим и жарким. С самого утра грозились собраться тучи, чтобы испортить предстоящий праздник. Но к полудню наметившиеся тучи куда-то исчезли, и солнце вновь нещадно палило. Стало окончательно ясно, что праздник обязательно состоится.
На небольшом аэродроме, который располагался рядом с приграничным городом Могилевом-Подольским, было людно.
На поле выстроилась авиационная техника. Народ собирался на день открытых дверей загодя, зная, что будут полеты, выброс парашютистов, и, самым приятным в празднике было то, что именно тут будет принимать участие известный ас, сталинский сокол, пилот-испытатель Василий Савельев. Он должен был продемонстрировать фигуры высшего пилотажа.
В послеобеденное время к полю аэродрома первыми подтянулись лоточники и мороженщики. Немного погодя стал постепенно подходить и остальной народ. Запах сухих августовских трав, пряных от горячего щедрого украинского солнца дразнил отдыхающих.
Одни шли организованно — от организаций со сложносокращенными названиями, на что так богата была предвоенная бюрократия, другие неорганизованными группами — обыватели, с веселым щебетом стайки девушек. Искрометно сверкали пятками да дырявыми сандалиями детишки самого разного возраста.
Больше всего народу собралось около продавца воздушных шариков, еще не старого еврея с рыжими пейсами. Немало людей толпилось у лотков с мороженым. Пилота Савельева весь этот шум и гам немного утомлял, и он предпочел отойти от поля аэродрома немного подальше, в посадку лип и пирамидальных тополей. Она позволяли ему скрыться, оставаясь, тем не менее, почти в самой гуще событий.
До вылета оставалось больше двух часов, следовательно, было время подумать, сосредоточиться, отдохнуть. Последние два дня он вместе с механиками возился в нутре самолета, еще и еще раз проверяя все, что только необходимо было проверить. Самолет оказался неплохим, два тренировочных вылета прошли штатно, Савельев уверенно выполнил набор фигур высшего пилотажа, и теперь был внешне спокоен.
После того боя в небе Испании, когда его самолет был сбит, безотчетное чувство тревоги не покидало его ни на минуту. Его звено было уничтожено. Оба его ведомых погибли, а самого чуть не комиссовали из-за тяжелого ранения. Еще и военный невроз, такой диагноз поставил ему невропатолог уже тут, в подмосковном госпитале. И всё-таки он справился. После длительного лечения его признали годным к полетам, хотя и перевели на бомбардировщики. Но и этому сталинский сокол был несказанно рад.
Василий Иванович Савельев оказался в этом маленьком приграничном городке совершенно случайно. Его направили поправлять здоровье в дом отдыха, расположенный недалеко, в селе Бронница. Савельев подумал, что его отправляют снова в Подмосковье, но судьба кинула его на юго-западную окраину Украины. То, что отдохнуть ему как следует не придется, Василий понял, когда к нему заявилась делегация местных руководителей почти в полном составе.
Приближался День советской авиации, и кто-то из руководства решил привлечь к этому делу отдыхающего летчика. Его так горячо убеждали, что Василий Иванович все-таки сменил гнев на милость согласившись помочь, не только в качестве консультанта, а и в качестве основного «фигуранта» праздника.
Он вернулся на Родину всего три месяца назад, когда бои в Испании отгремели окончательно, покинув ее одним из последних. События за далекими Пиренеями зародили предчувствие глобальной войны, мыслями об этом сталинский ас Василий Савельев не мог ни с кем поделиться. Ведь все вокруг было спокойно: нарядные люди, радостные лица, праздник, авиационная техника, которую сюда доставили из областного центра, музыка — все это было фоном, на котором Василию вспоминались совершенно другие будни, будни войны, будни, где бал правила смерть.
Он был одним из тех, кто воевал смело и беспощадно, сражаясь с лучшими немецкими пилотами, и ни в чем им не уступал. А теперь он пытался отдыхать, и получалось у него это из рук вон плохо.
Может быть, не надо было сюда, на Украину, а оставаться где-то в Подмосковье, порыбачить, или в Калужскую область, откуда он родом, навестить родные места? Впрочем, рыбалку ему обещали, причем сегодня, причем в честь дня советской авиации. Что-то вроде платы за представление — руководство местного района уже договорилось за место и время отдыха у воды. Только что это будет за отдых? Пьянка будет, а не отдых. И все же лучше, чем ничего. Если клев будет, надо договориться, чтобы съездить еще раз. Самому.
Родные места… Но почему-то вместо них перед внутренним взором он увидел жаркое небо Испании, ощутил металлический привкус во рту, и тот смертельный азарт, который внезапно возникает прямо посреди воздушного боя, в круговерти летящего металла, рева моторов, бешеного выплеска адреналина, когда все чувства обострены до предела.
Он не знал, как сумел выжить. Просто каждый день, когда его самолет был заправлен, а техник проверял и давал «добро» на полет, Василий взлетал, а потом приземлялся… Но вот между этим «взлетал» и «приземлялся» было то, о чем вспоминать не хотелось. Не было сил. А воспоминания приходили. В каждом кошмарном сне. И даже отдых в Броннице не спасал его от этого ночного кошмара. А ведь ровно через месяц ему исполнится двадцать девять.
Солнце уже палило, совсем как там в Испании, и Вася вынужденно расстегнул воротник гимнастерки. Тут, он мог позволить себе какое-то послабление. Хотелось просто лежать на спине и смотреть, прищурясь, в ясное небо.
Несколько воробьев оглушительно зачирикали, перескакивая с ветки на ветку. Вековые липы, насаженные тут еще в царские времена, нехотя и лениво пошевеливали ветвями, создавая видимость легкого дуновения ветра. Но ветра не было. Какое-то неестественное спокойствие, навеянное природой, охватило молодого летчика.
Не смотря на шум музыки, издаваемой духовым оркестром, Василий Савельев, сталинский сокол, сумел на ненадолго заснуть. Из дремы его вывел голос аэродромного техника, Павла Тимофеевича:
— Товарищ старший лейтенант, самолет проверен, готов, вылет через двадцать пять минут.
Это время перед взлетом, было необходимо любому летчику, для того, чтобы окончательно подготовиться к полету. Эти минуты Савельев не любил. Он никогда, ничего не мог с этим поделать — понимал, что это необходимо. Все предписанные уставом и кучей инструкций проверки выполнял не просто тщательно, а придирчиво, потому что от этого зависела его жизнь. Эти минуты были самыми тягостными минутами в его жизни. А вот полет, другое дело! Это были минуты наивысшего наслаждения. И не имело значения, какой это полет: тренировочный, испытательный, показательный, как сейчас, или боевой — полет был главным смыслом его жизни.
