Но Розмари думала иначе. Она не собиралась подводить черту.И тоже была настроена решительно. А она, Ирис, ничего об этом не знала! Даже недогадывалась! Считалось само собой разумеющимся, что Розмари счастлива,удовлетворена, что она и Джордж довольны друг другом. Слепота! Нужно было бытьслепым, чтобы не видеть, что творилось с ее сестрой.
Но кто же этот человек?
Мысль устремилась в прошлое. Столько мужчин окружалоРозмари, угождавших, приглашавших, звонивших. Некого выделить. Но был же такой,а остальные — лишь прикрытие тому единственному, главному.
Ирис запуталась, пытаясь разобраться в своих воспоминаниях.
Всплыли два имени… Возможно, да, вполне вероятно, либо один,либо другой. Стефан Фаррадей? Может быть, Стефан. Что нашла в нем Розмари?Надменный, напыщенный — и совсем не такой уж молодой. Хотя его признаютвыдающимся. Восходящая политическая звезда, в ближайшем будущем, поговаривают,заместитель министра, к тому же имеющий поддержку влиятельногоминистра-координатора. Возможно, будущий премьер-министр! Не ослепило лиРозмари это сверкание? Вне сомнения, она не полюбила бы столь неистово егосамого — это холодное и непроницаемое существо. Но, говорят, его собственнаяжена безумно в него влюблена и вышла за него вопреки желаниям своеймогущественной семьи — дело тут не в политическом тщеславии! А если онвозбуждает такую страсть в одной женщине, то и в другой может ее возбудить. Да,это, должно быть, Стефан Фаррадей.
Потому что если не Стефан, тогда остается Антони Браун.
А Ирис не хотела видеть в этой роли Антони Брауна. Он, чегоскрывать, находился в рабской зависимости у Розмари, постоянно был у нее напобегушках, и его смуглое, красивое лицо выражало забавную безнадежность. Но,разумеется, преданность не демонстрируется столь открыто и свободно, когдаотношения пересекают границы дозволенного.
Странно, после смерти Розмари он куда-то пропал. Никто с техпор его больше не видел.
Впрочем, не так уж это и странно — ведь он многопутешествовал. Рассказывал про Аргентину, Канаду, Уганду и США. Говорил он седва заметным акцентом, и Ирис могла лишь догадываться, был ли он американцемили канадцем. В его исчезновении не было ничего непонятного.
Розмари была ему другом. С какой стати ему продолжатьвстречаться с ее домочадцами? Он друг Розмари. Но не ее любовник! Ирис нехотела, чтобы он был любовником Розмари. Это было бы ужасно — нет, чудовищно.
Она бросила взгляд на письмо, которое держала в руках. Смялаего. Надо его уничтожить, сжечь…
Но какое-то внутреннее чутье не позволило ей это сделать.
Когда-нибудь это письмо приобретет особую ценность…
Она разгладила его, сложила и замкнула в коробку длядрагоценностей.
Когда-нибудь оно сделается особенно ценным, ведь в немскрыта тайна, приведшая Розмари к роковому решению.
III
«Что вам еще угодно?»
Эта странная фраза, крутившаяся в голове Ирис, заставила ееулыбнуться. Бойкий вопрос, с которым владельцы магазинов обращаются к своимпокупателям, как нельзя точно выражал ее душевное состояние.
Не то же ли самое ощущала она, всякий раз обращаясь к прошлому?Сперва удивительное открытие в мансарде. А теперь — «Что вам еще угодно?» Каковбудет следующий сюрприз?
Поведение Джорджа делалось все более и более странным.Началось это давно. После неожиданного разговора прошлой ночью она сталапо-другому воспринимать те мелочи, которые прежде приводили ее взамешательство. Отдельные слова и поступки заняли свои места в общем потокесобытий.
И, наконец, появление Антони Брауна. Впрочем, может быть,этого и следовало ожидать, он появился спустя неделю после того, как ейпопалось письмо. Прошлое видится как на ладони… Розмари умерла в ноябре. Наследующий год, в мае, Ирис под крылышком Люциллы Дрейк начала выезжать вобщество. Она посещала ленчи, чаепития, танцы, впрочем, все это не приносило ейбольшого удовольствия. Хандра и апатия не покидали ее. На каких-то скучнейшихтанцах, кажется, на исходе июня она услышала позади себя голос:
— Неужели это Ирис Марло?
Она повернулась, вспыхнула, увидев лицо Антони — загорелое,улыбающееся лицо.
Он сказал:
— Я не уверен, помните ли вы меня, но…
Она перебила:
— Очень хорошо помню. Разумеется!
— Чудесно. А я боялся, что вы позабыли меня. Мы так давно невстречались.
— Да. После дня рождения Розмари…
Она осеклась. Слова слетели с языка с беззаботной непринужденностью.Румянец исчез с ее лица, щеки побледнели, словно обескровились. Губызатряслись. В расширившихся глазах отразился испуг.
Антони Браун поспешно сказал:
— Простите мне мою грубость. Мне не следовало вамнапоминать.
Ирис овладела собой. Сказала:
— Ничего.
(Не после дня рождения Розмари, а после ее самоубийства. Онаоб этом не подумала. Можно ли было об этом не подумать!)
Антони повторил:
— Тысячу извинений. Пожалуйста, простите меня. Не хотитепотанцевать?
Она кивнула. И хотя танец, который только что начался, онаобещала другому партнеру, подала ему руку, и они поплыли по зале. От нее нескрылось смущение неопытного юнца, не сводившего с нее глаз, а воротничок унего казался слишком большим.
Такой партнер, презрительно подумала она, устроил быжелторотых пташек, впервые сюда залетевших. Нет, такой мужчина не мог бытьлюбовником Розмари.
Острая боль пронзила ее. Розмари. Письмо. Может быть, онобыло написано человеку, с которым она сейчас танцевала? Его движения напоминаликошачьи, им вполне могло соответствовать прозвище «Леопард». Он и Розмари…
Она сказала неприязненно:
— Где вы были все это время?
Он чуть отстранился от нее, глянул ей в лицо. Не улыбнулся,холодно произнес:
— Ездил — по делам.
— Ясно. — Недружелюбно спросила:
— А зачем вернулись?
Он улыбнулся. Добродушно сказал:
— Допустим, увидеться с вами, Ирис.
И вдруг притянул ее к себе, весело оглядел танцующих, вдвижениях появилась неожиданная ловкость.
Страх и наслаждение овладели Ирис:
