ГЛАВА 1
На закате летнего дня у подножия черной горы раскинулся монгольский улус. Огромный, он все равно казался маленьким по сравнению с равниной. Насколько хватало глаз, стояли юрты, а между ними горели костры. Вечно голодные лошади, козы, овцы и яки щипали неподалеку траву, оставляя за собой голую землю. Утром скот уводили к реке, на хорошие пастбища, а к ночи пригоняли обратно к юртам. Хотя Чингис обещал мир, подозрения и недовольство росли с каждым днем. Никогда еще столько народу не собиралось вместе, и многие чувствовали, что находятся среди врагов. Обиды, вымышленные и подлинные, витали в воздухе. Вечерами, несмотря на запрет, между молодыми воинами часто завязывались потасовки. Каждое утро находили пару-тройку трупов тех, кто пытался свести старые счеты. Племена тихо роптали, ожидая, когда же наконец станет известно, зачем их собрали в этом месте, так далеко от родных кочевий.
Среди многочисленных шатров и повозок, в самом центре, стояла юрта Чингиса — юрта, какой в степях еще не видывали. Она была намного выше и шире остальных, с более прочным каркасом. Разбирать тяжелый шатер было нелегко, и потому его перевозили на повозке, запряженной восемью быками. С наступлением ночи сотни воинов подходили к юрте — просто поглазеть.
В юрте заправленные бараньим жиром светильники чадили, бросали на людей теплые отсветы. На войлочных стенах висели шелковые боевые знамена, однако Чингис, не любивший кичиться богатством, сидел на грубой деревянной скамье. Его братья лежали на груде лошадиных попон и седел, пили чай и лениво переговаривались.
Перед Чингисханом сидел взволнованный молодой воин, все еще разгоряченный после долгой дороги. Казалось, люди в окружении хана не обращают на него внимания, но гонец понимал, что они настороже и в любую минуту готовы схватиться за оружие. Гонец принес известие о решении своего народа. Он искренне надеялся: старейшины знают, что делают.
— Если ты допил чай, я тебя выслушаю, — сказал Чингис.
Гонец поставил пиалу на пол, сглотнул, закрыл глаза и начал:
— Вот слова Барчука, правителя уйгуров.
Едва он заговорил, смех и веселая болтовня смолкли. Юноша понимал, что все сейчас слушают только его, и волновался еще сильнее.
— С большой радостью я услышал о твоей славе, мой повелитель. Уйгуры долго ждали дня, когда наши народы узнают друг друга и поднимутся вместе. И вот взошло солнце. Река освободилась ото льда. Ты хан ханов, великий гурхан, ты поведешь нас за собой. Мои знания и сила принадлежат тебе.
Посланец замолчал и отер со лба пот. Открыв глаза, он заметил вопросительный взгляд Чингиса и похолодел от страха.
— Прекрасные слова, — заметил Чингисхан, — но где сами уйгуры? У них был целый год, чтобы добраться сюда. Если я должен привести их…
Он недоговорил. В воздухе повисла угроза.
Гонец торопливо ответил:
— Повелитель, только на постройку повозок у нас ушли месяцы. Вот уже много поколений мой народ не кочевал. Пришлось разобрать пять больших храмов, пронумеровать каждый камень, — чтобы можно было возвести их заново. А все наши свитки с письменами вывозили на двенадцати тяжелогруженых повозках.
— Вы владеете грамотой? — спросил Чингис и, заинтересованный, подался вперед.
Гонец с гордостью кивнул.
— Уже много лет, повелитель. Мы, когда торговали с западными народами, пользовались любой возможностью, чтобы приобрести их рукописи. Наш хан — весьма ученый человек и даже копировал работы мудрецов из Цзинь и Си Ся.
— Значит, я должен привечать учителей и грамотеев? — насмешливо осведомился Чингис. — Как вы будете сражаться — свитками?
Посланец покраснел, а все остальные рассмеялись.
— У нас еще четыре тысячи воинов, повелитель. Они пойдут за Барчуком куда угодно.
— Они пойдут за мной, или их бездыханные тела усеют степь, — перебил хан.
Какое-то мгновение гонец в замешательстве смотрел на него, затем молча опустил взгляд на гладко выструганный деревянный пол.
Чингис подавил гнев.
— Так ты не сказал, когда эти уйгурские ученые будут здесь, — произнес он.
— Я опередил их всего на несколько дней, повелитель. Три луны назад, когда меня послали к тебе, они уже были готовы отправиться в путь. Повелитель, запасись терпением еще ненадолго.
— Ради четырех тысяч воинов я подожду, — промолвил Чингис, размышляя о чем-то. — Тебе знакомо цзиньское письмо?
— Я неграмотный, повелитель. Наш хан умеет читать и писать на их языке.
— А в ваших рукописях сказано, как захватить город, построенный из камня?
— Мне не доводилось слышать ни о чем подобном. Цзинь-цы пишут о философии — копируют слова Будды, Кунфуция и Лао-цзы. У них нет работ о военном деле, а если и есть, чужеземцам их не показывают.
— Значит, от ваших свитков с письменами никакой пользы, — сердито бросил Чингисхан. — Иди и поешь чего-нибудь, только будь осторожен, не то твое хвастовство доведет до драки. А я посмотрю, что представляют собой уйгуры, когда они наконец появятся.
Гонец низко поклонился и вышел. Едва покинув дымную юрту, он облегченно вздохнул и еще раз подумал о том, понимает ли их хан, что пообещал. Уйгуры больше себе не хозяева.
Юноша оглянулся и увидел, что вокруг, насколько хватает глаз, мерцают огоньки костров. По одному слову человека, с которым он только что разговаривал, тысячи тысяч двинутся в любом направлении. Возможно, у хана уйгуров просто не было выбора.
