Книга Чингисхан. Кости холмов - Конн Иггульден

Клокотало пламя костра. Вокруг двигались в бесноватой пляске тени темных фигур с изогнутыми клинками в руках. Быстро кружились их широкополые одеяния; все громче завывали их голоса, оглушая улюлюкающим пением. Чуть дальше сидели музыканты с инструментами на коленях. Перебирая пальцами струны, они извлекали ритмичные звуки и отстукивали ногами в такт музыке.

Перед костром тянулась вереница монгольских воинов – их поставили на колени, связали за спиной руки и обнажили грудь. Холодные и бесстрастные лица пленников были обращены в сторону ликующих победителей. Монгольский военачальник Курхаск получил сильные увечья во время битвы. Кровь запеклась на губах; правый глаз распух и закрылся. Хотя с монголом бывало и хуже. Курхаск восхищался мужеством соплеменников, на чьих лицах не было ни малейшего признака страха. Исполненный гордости за своих, монгол наблюдал за тем, как голосят и общаются со звездами темнокожие воины пустыни, размахивая кривыми саблями, обагренными кровью тех, кого он знал с давних пор и недавно еще видел живыми. Племя темнокожих воинов представлялось Курхаску таким необычным. Такими странными казались ему и головные уборы в виде полоски ткани, обернутой многочисленными кольцами вокруг головы, и похожие на платья просторные рубахи поверх широких штанов. Большинство темнокожих мужчин носили бороду – до того густую и пышную, что рот, скрытый в гуще черных волос, алел, будто кровоточащая рана. Эти люди в основном были выше и мускулистее даже самых высоких и крепких монгольских богатырей. От жителей пустынь далеко разило необыкновенными ароматами диковинных пряностей. Многие жевали какие-то темные корешки, то и дело сплевывая себе под ноги сгустки коричневых слюней. Стараясь не выдать презрения к темнокожим воинам, Курхаск молча наблюдал, как они доводят себя до безумства, дергаясь и крича в головокружительном танце.

Монгольский военачальник понуро опустил голову. Теперь он понимал, что действовал слишком самонадеянно. Двадцать человек, которых отправил вместе с ним Тэмуге, были всего лишь сезонными воинами и не имели должной подготовки. Защищая повозки с товарами, они действовали медленно и неумело и попали в плен. Вернувшись в мыслях на несколько месяцев назад, Курхаск понял, что порученная ему мирная миссия усыпила в нем бдительность. Оказавшись в краю высоких горных перевалов и приносящих скудные урожаи долин, монголы вели торговлю незатейливыми вещами с местными земледельцами, бедность которых поражала даже суровых монгольских воинов. Впрочем, дичь водилась в этих местах в изобилии, а однажды пришельцы изловили и поджарили на костре жирного оленя. Возможно, это и стало их роковой ошибкой. Крестьяне пытались предупредить Курхаска, показывая на горы, но он ничего не понял. И хотя монголы не ссорились с горными племенами, горцы напали. Под покровом ночи они внезапно вышли из тьмы и с дикими воплями, рубя кривыми саблями, налетели на спящих. Вспоминая кровавую резню, он зажмурил глаза. Только восемь мужчин остались в живых. Правда, Курхаску ничего не было известно о судьбе его старшего сына. Того отправили разведывать путь, и монгол надеялся, что юноша выжил и сможет доставить хану печальную весть. Лишь одна эта мысль теперь и утешала его обиду.

Горцы разграбили повозки, забрали серебро и нефрит. Глядя исподлобья, Курхаск заметил, что кое-кто из врагов даже облачился в монгольские дээлы, забрызганные темной спекшейся кровью.

Свою монотонную песнь горцы исполняли неистово и исступленно, пока в уголках губ не скопилась белая пена. Когда глава племени обнажил клинок и с криком ринулся к пленникам, Курхаск гордо выпрямил спину и обменялся взглядом с товарищами.

– Еще не кончится ночь, а мы уже отойдем в мир духов и увидим родные холмы, – сказал он соратникам. – Хан обо всем узнает и обратит эту страну в пыль.

Негромкая речь, казалось, лишь усилила бешенство горца. По гневному лицу мусульманина быстро забегала тень клинка, которым он размахивал над головой монгольского воина. Курхаск невозмутимо наблюдал. Чувствуя дыхание неотвратимой гибели, он нашел в себе силы отбросить страх и встретить ее спокойно. По крайней мере, это давало ему некоторое удовлетворение. Он надеялся, что жены будут долго оплакивать его смерть, когда узнают.

– Не теряй мужества, брат, – добавил он.

Кривая сабля отсекла голову воина раньше, чем тот успел дать ответ. Хлынула кровь, горцы закричали и затопали ногами в знак одобрения. Ратник ухмыльнулся и обнажил зубы. В обрамлении черной как смоль бороды и смуглой кожи они казались ослепительно белыми. Сабля вновь опустилась, и еще один монгол рухнул на пыльную землю. Курхаск едва мог дышать. Гнев и злоба сдавили горло. Он умирал в далекой стране озер и чистых горных ручьев, в двух тысячах миль от Яньцзина. Местное население испытывало благоговейный трепет перед необычными чужеземцами и вело себя дружелюбно. В то самое утро, когда Курхаск собирался в дорогу, крестьяне пожелали ему доброго пути и на прощание дали тягучих сладостей, от которых слипались зубы. Он скакал под ясно-голубым небом, не подозревая о том, что горцы следят за ним. Он так и не понял, почему они напали. Разве что позарились на чужое добро. В поисках сына Курхаск украдкой осматривал окружающие холмы, надеясь, что тот станет свидетелем смерти отца. Допуская, что мальчик видит его, Курхаск не мог позволить себе умереть недостойно. Его мужественная смерть стала бы последним подарком для сына.

Мусульманину понадобилось три удара, чтобы отсечь третью голову. И когда она наконец скатилась на землю, он поднял ее за волосы и предъявил соплеменникам, смеясь и что-то бормоча на своем странном языке. Монгол уже начинал разбирать некоторые пуштунские слова, но понять поток речи ему было не по силам. В хмуром молчании он наблюдал за кровавой расправой до тех пор, пока не остался последним живым пленником.

Курхаск поднял голову и бесстрашно посмотрел вдаль. Чувство облегчения овладело им, когда он приметил, что там, куда не проникал свет костра, что-то зашевелилось. Светлое пятнышко двигалось в темной мгле. Курхаск улыбнулся. Это он, его сын, подавал ему знаки. Монгол склонил голову прежде, чем мальчик скрылся из виду. Далекое светлое пятнышко исчезло во тьме, но Курхаск был спокоен, волнения и тревоги покинули его. Хан обо всем узнает.