запахами, чужеродная речь за его стенами, неудержимый хохот заставляли дрожать худощавое тело юноши. Полог палатки с шорохом откинулся, и незнакомый человек, заглянув вовнутрь, объявил, что царь Александр желает видеть Багоя. Перс встал и направился к выходу.
— Э, дружок, — остановил его незнакомец, - ты, что в таких лохмотьях явишься царю? Александр отдыхает и желает посмотреть, так ли хорошо ты танцуешь, как о том говорят.
— Но я, — промямлил юноша, — не знал…
— Сейчас принесут твои платья. Собирайся. Я вернусь за тобой. И поскорее.
Багой открыл сундук, выбрал молочно-желтые одежды с переливающимися зелеными змейками. Это был последний подарок Дария, тонкая нить воспоминаний и о нем самом, и о роскошном дворце Вавилона. Ожерелье с изумрудами грустно легло на неразвитую грудь. Перс едва успел собрать запыленные волосы в крутой жгут, как явился посыльный.
Багой шел босиком. Изнеженные стопы ощущали тупую боль при каждом шаге. Браслеты дружно позвякивали, словно старались скрыть мучения. Туфли исчезли еще несколько дней назад в суматохе бегства, пленения и унижения, но перс уже и не думал об этом.
Лагерь, разбухший бесконечными рядами походных палаток, тонул в темноте, солдатской вони и гоготе. Повсюду сновали мощные мужчины, источающие запах несвежих тел, перепревшего вина и пропитанных кровью и потом доспехов.
Александр остановился в доме местного управляющего. Небольшой зал был до отказа набит народом. Царь праздновал победу. Душно коптили многочисленные светильники. Слуги сновали с подносами и амфорами. Звуки мелодии тонули в грохоте праздника. Багой боязливо огляделся. Казалось, никому не было дела до завернутого в темную накидку юноши. Провожатый дал ему знак оставаться на месте и исчез. Вдруг все стихло, люди расступились, и Багой оказался в истоке образовавшегося коридора. Человек, что сопровождал юношу, что-то говорил, наклонившись к царю. Багой не сразу узнал Александра. Юноша почти задохнулся от страха, когда его выволокли на середину зала и сорвали накидку. Он озирался по сторонам словно котенок, попавший в логово диких псов. Постояв несколько мгновений, Багой бросился на пол, раболепно склонившись перед новым владыкой.
— Поднимите его, — засмеялся Александр, —, а то, чего доброго, он себе лоб отобьет.
Растерявшись и не решаясь подняться, юноша бросил на царя мимолетный взгляд. Александр полулежал на ложе, облокотившись локтем о коленку своего собеседника. Багой узнал в нем того, что при их первой встрече сопровождал царя. Ни во внешности, ни в поведении Александра не чувствовалось властности, словно он был простым воином, таким же, как и все, кого Багой видел вокруг. Светлые волосы спускались на плечи нерасчесанными прядями, никаких знаков отличия при царе не было, одежда состояла лишь из тонкого льняного хитона. Да, и поведение Александра вызвало в душе перса смятение. Тот, что возлежал подле царя, вел себя вызывающе, то наваливаясь на повелителя, то выхватывая у него из рук кусочки пищи, то закатываясь неудержимым смехом. Похоже, ни самого царя, ни окружающих это нисколько не беспокоило.
— Так, значит, это и есть дорогой мальчик Дария? — не то спросил, не то просто сказал Александр.
Имя убитого повелителя оцарапало душу холодной безысходностью. Багой немного понимал греческую речь и мог разобрать общий смысл слов.
— Теперь ты владеешь всем, что принадлежало ему: и государством, и казной, у тебя его гарем и семья. Похоже, это последнее, чего тебе не доставало.
Александр пристально рассматривал наследство. Багой ежился под его взглядом, словно вновь стоял голым на невольничьем рынке.
— Александр! — позвал царя собеседник, но Александр не ответил. — Александр!
Сотрапезник пнул царя плечом.
— А? Ты что-то сказал, Гефестион?
— Сглотни, а то слюни почти текут у тебя изо рта. Интересно, а он так же хорош в постели, как и собой?
— Хочешь проверить?
— Только после тебя, — в тоне Гефестиона проскользнули звонкие нотки.
— Ну, что ж. Посмотрим, так ли хорошо он танцует, как я о том наслышан. Спросите, какая музыка ему необходима для танца.
— Любая, мой повелитель, — перс почтительно поклонился.
— О-о-о! Да, он еще и по-гречески говорит.
— Похоже, ему нет цены! — с сарказмом воскликнул Гефестион. – Ну, что ж! Станцуй нам! Милый!
Багой нерешительно начал танец. Он старался изо всех сил, но почти впал в отчаяние, понимая, что у него ничего не получается. Песчинки и камешки на неметеном холодном полу причиняли боль. Закончив танец, Багой едва смог заставить себя взглянуть на царя. Александр слез с ложа и подошел к рабу.
— Что ж. Здесь тот случай, когда слава не поспевает за талантом.
Багой покраснел. Царь оказался невысоким, ниже его самого ростом и ладно сложенным человеком. Он смотрел так просто, что невозможно было подумать, что он только что завоевал половину света.
— Филипп, отведи мальчишку в мои покои! — куда-то крикнул Александр. — Накорми и прикажи Агелаю подобрать ему обувь! Он сбил себе ноги!
— Только промой его получше! — вдогонку крикнул Гефестион. — Нам и своей грязи хватает!
* * *
Александр всегда заботился о войске. Он думал обо всех, о каждом. Думал он и о себе, но только потом, после, в самую последнюю очередь. Он бросался в битвы первым, и уходил с поля сражения последним.
Багой вздохнул и подумал, что ни роскошь дворцов, ни утонченная жизнь персидского двора, наполненная мелодичными звуками и изысканными ароматами, не стоят тех лет, что он прожил подле царя. Лишения походной жизни, холод, голод и тяжкие испытания показались одним днем. Потос Александра, обрамленный в неудержимое мужество и нечеловеческую выносливость, передавался всем, от фалангарха до последнего пьяницы, волочащегося за войском, превращаясь в гибрис.
У Александра было все: власть, огромная империя, богатство, слава, любовь, дружба, и все это он создал и завоевал сам. Казалось, так будет всегда. Но один день изменил все. Ничто до того не могло сломить царя, но тот день сломил. Смерть Гефестиона. Александр словно потерял опору в жизни, словно умер и родился другим. Царь много и беспробудно пил, сделался подозрительным и до крайности раздражительным. Тонкий и дальновидный расчет улетучился, и решения, которые он принимал, все больше казались необдуманными и дикими.
И, хотя, его уже не стало, Гефестион так и остался для Багоя самым непонятным человеком. Даже теперь, после стольких месяцев, прошедших со дня его смерти, перс не мог сказать однозначно, как относился к сыну Аминты. Боялся? Да. До одури, до холода внутри. Преклонялся? Да. До бешенства бушующего сердца. Завидовал? Да. Почти до воя от бессилия. Возлюбленный друг царя! Возлюбленный друг… Возлюбленный… Гефестион был обласкан сполна. Непредсказуемый, разнузданный, он всякий раз грубо срывал любовь Александра, делая с ней все, что желал. Капризный, раздражительный, он требовал еще и еще, не задумываясь, откуда у него это право.
Гефестион был всегда. Даже, когда умер, он все равно оставался и был… был… был. Александр завоевывал мир, Гефестион думал, что с ним потом делать. Александр выстраивал мосты планов, Гефестион подводил под них опору. Александр стремился за взлетом фантазий, Гефестион выталкивал его, чтобы полет получался стремительным. Ничто и никто не мог разорвать эту связь: ни женщины, ни войны, ни раны. Эти двое слиплись когда-то и так и существовали вдвоем в этом своем единстве. Как-то Александр спросил друга:
-Что ты любишь во мне больше всего?
— Тебя.
— А кроме меня?
— Александра.
— А после?
— Воина.
— Это все?
— Царя.
Отношения Александра и Гефестиона Багой так и не смог понять, вернее, принять, хотя и привык к ним давно. Всякий раз в персе поднималось негодование, когда Гефестион позволял себе лишнего, хотя… Александр сам допускал это. Сын Аминты был человеком сложного капризного характера, а уж если гневался, то вообще терял над собой контроль. Попадая под горячую руку царского фаворита, Багой почти прощался с жизнью, ибо хилиарх мог выместить на нем весь свой гнев. Пожалуй, Александр сам был готов позволять ему все, а после терпел бесконечные недовольства, спокойно переносил, когда Гефестион громил все вокруг и даже повышал на царя голос. Но после, когда сын Аминты, наконец, остывал, Александр досыта напивался из чаши нежности, любви и дружбы. Однажды, назвав «тоже Александром», царь уравнял его себе. Никто не удивился, когда после смерти Гефестиона оракул Сантарии повелел почитать того, как бога.
Если что-нибудь случалось с Гефестионом, Александр терял рассудок. Головы летели с плеч, словно щепки из-под топора. Царь не терпел никаких объяснений. Любое «не доглядели»,
