'Вам самим пригодится', - неизменно отвечал Паук своим тихим голосом. Из него невозможно было вытянуть больше десятка слов за сутки. Если без слов можно было обойтись, ограничившись мимикой и жестами, Паук без них обходился. Ну а если всё же говорил, то именно так. Будто шелестел.
Он всегда оставался незаметным, его присутствие было таким привычным и ненавязчивым... но он всегда был рядом.
Тогда, сидя на краю матраса, покрытого простыней, под которой угадывались очертания очень длинного и очень худого тела, я почти физически ощущала, как что-то уходит. Паука не вернуть, но вместе с ним умерло нечто ещё. Это была первая осознанная потеря, и она оглушила, ослепила и лишила дара речи.
Смерть, даже давно ожидаемая, ухитрилась подкрасться из-за угла и отнять, внезапно, грабительски. Почему, когда уже ничего нельзя исправить, только тогда за горло берёт сожаление? Сожаление о несказанных словах, о несделанных поступках, о несдержанных обещаниях...
Слёзы капали на засохший цветок. Он окончательно увял тем утром. Они увяли вместе. И ломкие лепестки получали столько влаги, сколько у них не было, когда в растении ещё теплилась жизнь.
Это вода во всём виновата! Если бы она была чистой, Паук прожил бы куда дольше!
Если бы она была чистой...
Следующие несколько дней я молчаливым призраком таскалась следом за дядей Адамом, а, возвращаясь с работы, ночами вцеплялась в Верити, как клещ. И ревела, будто трёхлетка, когда она уходила. Я впадала в истерику, если они отлучались хоть на минуту. У меня их осталось двое. Я и так имела слишком мало, чтобы потерять ещё и их.
Той ночью мне снился Паук, я это хорошо помню. Было особенно душно, я металась по постели, пытаясь отыскать местечко попрохладнее. Рядом ворочалась и бормотала во сне Верити. Дядюшка Адам тоже тихонько вздыхал в своём углу, пару раз звякнула кружка. Наконец, сон сморил меня, и это был не бред, какой обычно приходит в такие жаркие муторные ночи. Это были, скорее, сны-воспоминания.
Я вновь перенеслась в последний день рождения. Всего за шесть дней до смерти Паук казался даже здоровее и веселей, чем могло быть ему свойственно. Произнёс порядка дюжины фраз, причём некоторые из них не были односложными, что для него являлось признаком наилучшего расположения духа. Быть может, он ощущал приближение конца и таким образом прощался с нами?
Я перевернулась на другой бок, потом свернулась калачиком. Слишком поздно поняла, как была счастлива в тот момент и как много значил для меня этот человек. С его уходом в жизни образовалась пустота. Он всегда был рядом, как тень. Человек без тени - разве это естественно?..
И как же мало, до слёз мало, я знала о нём! А ведь он был мужественным человеком с прекрасной и благородной душой. Как иначе, ведь он сумел не опуститься и не возненавидеть мир, втоптавший его в грязь. Да, он был в грязи, но не стал грязью. Казалось, Паук принимает всё, что с ним происходит, если не со смирением, то со спокойствием.
Один-единственный раз видела его другим, и эта сцена не предназначалась для моих глаз.
Мне было двенадцать или тринадцать лет, и, так случилось, что я вернулась с подработки раньше, никем не замеченной.
Паук рыдал, сотрясаясь худым телом, будто целиком состоящим из острых углов. Верити сидела на нашей постели, скрестив руки и глядя в сторону. Казалось, она даже не видит его. Но в следующую минуту она встала и подошла к Пауку. Подняла его лохматую голову и прижала к плечу.
- Я тебя пожалею, - произнесла она странно изменившимся, ставшим глубоким, грудным голосом.
В тот день я проболталась в Чистилище до вечера. Но когда всё-таки вернулась, обнаружила, что всё осталось по-прежнему.
Некоторое время пролежала в темноте с распахнутыми глазами. Верити спала, Адам надсадно кашлял в подушку.
- Виллоу, деточка... Подойди.
- Дядя Адам?
- Прости, если разбудил. Просто посиди со мной рядом, будь добра.
- Конечно, сейчас...
Старик пошарил возле себя в темноте, нашёл мою руку и сжал её. Ладонь у него была холодная и влажная.
- Ты такая светлая чистая девочка, Виллоу. Это удивительно, что ты выросла такой среди всего этого... грязи, голода, нищеты. Наверное, в том, что ты такая, есть и моя заслуга... или вина. Иногда я думаю... было бы лучше для тебя, если бы ты стала... более... более подходящей к этой жизни. - Паузы становились всё длиннее и мучительнее, старческие глаза быстро наполнялись слезами. - Верити... твоя сестра, она готова на всё, лишь бы уберечь тебя от окружающего зла. Но она всего лишь молодая женщина. Тебе нужен защитник, Виллоу. Мужчина. Сильный мужчина. Одна ты не выживешь...
'Защитник'? 'Сильный мужчина'?
Дядя Адам был очень умным, думаю, никто на трёх ярусах не знал столько, сколько он. Но этот совет...
Я была ошарашена. Неужели у старика настолько испортилось зрение? Он не видел лица тех, кто населяет Эсперансу? А что ещё важнее - их поступки? Какой же сильный мужчина взялся бы меня защищать и с какой стати? Кто-то вроде Хиляка? Всё, чего я могла ожидать от подобных покровителей, - побои, насилие и каждодневное, ежечасное унижение.
Нет, не все суждения дядюшки Адама хороши. Так я решила про себя, но не стала расстраивать доброго старика.
- Разве я одна? Со мной Верити. И вы...
Он жалко улыбнулся. Больше это было похоже на гримасу боли, физической и душевной одновременно.
- Это совсем другое, Виллоу. К тому же... мы не всегда будем вместе с тобой. Виллоу... Та война лишила меня жены и дочери. И я благодарен судьбе за то, что встретил тебя. Ты стала мне как дочь. А скорее, внучка. И родную внучку я не любил бы сильнее, чем тебя, Виллоу.
Я нашла в себе силы лишь молча кивнуть и погладить старика по заросшей седой щетиной впалой щеке.
- Я буду молиться за тебя, внученька... чтобы ты встретила хорошего человека, который оберегал бы и любил тебя. Я верю, что такие люди остались, не смотря ни на что, - прошептал дядюшка Адам и отвернулся к стене.
Вернувшись к Верити, легла и укрылась одеялом с головой. Задыхалась под ним, но всё равно не высовывалась из своего убежища. Потому что душили меня ещё и рыдания.
Спустя полчаса дядюшка Адам вновь позвал меня слабым голосом. Я стала дышать громче и размеренней, будто спящая.
Как я проклинала себя за это впоследствии.
- Что ж, быть может, это к лучшему... - пробормотал старик, вздохнул и затих.
Я погрузилась в беспокойный изматывающий сон.
А когда открыла глаза, увидела Верити, которая сгорбившись сидела у постели Адама. Услышав шорох за спиной, она сделала торопливое движение рукой по лицу и хрипловато произнесла:
- Возьми из тайника пару монет. Придётся искать кого-нибудь, кто поможет нам донести старика до крематория, вдвоём надорвёмся...
