Книга Город без надежды - Марина Дементьева

По дороге к дому... к бункеру, который я называла домом - всё казалось каким-то... новым и удивительным. Были моменты, когда я рисковала серьёзно пострадать, а то и погибнуть. Хиляк настоящий псих, он мог пристрелить меня. Оставалось лишь надеяться, что остывает он так же быстро, как вспыхивает, и скоро забудет о мелкой девчонке из Ада.

Верити спала, она частенько спала днём, но мой приход разбудил её. Отсутствие тары с водой и убитый вид, который, подозреваю, всё же оставался таковым, несмотря на все попытки выглядеть более-менее беспечно, заставили сестру вскочить с постели и броситься ко мне. Похоже, Верити поняла всё правильно. Почти.

- Тебя били?! Нет, нет? Ну ничего, ничего... Проживём, деньги остались. Вил, всё хорошо...

Действуя механически, я раскрыла ладонь. И от удивления, почти граничащего со страхом, едва не выронила лежавшую на ней монету.

Золотой баррель*. Ни я, ни Верити в жизни не видели таких денег, не говоря уже о том, чтобы держать их в руках и знать, что они тебе принадлежат. С минуту мы обе смотрели на неё. Это было сравнимо с тем, как если бы на моей ладони вдруг сами собой распустились цветы.

Верити первая сумела оторвать взгляд.

Сначала её лицо покраснело, затем резко побледнело и, кажется, даже приобрело какой-то жуткий сероватый оттенок. В следующее мгновение она вцепилась мне в плечи и затрясла с такой силой и злостью, что монета выпала-таки из ладони и, издав пару громких 'дзынь!', покатилась по бетонному полу, а у меня застучали зубы.

- Где взяла? Отвечай!

На каждое слово приходилось по одному-двум встряхиваниям, так что закружилась голова. Я даже не пыталась вырваться из хватки Верити, ошеломлённая нападением. Да это бы и не удалось - Верити всегда была сильнее, а вспыхнувшая злость утроила её силы.

- Украла? Признайся, украла? Или ты...

Глаза сестры распахнулись шире, затем сощурились.

Короткий замах, и левую половину лица обожгла пощёчина. Я ещё ничего не успела сообразить, а глаза уже наполнились слезами. Верити никогда не поднимала на меня руку.

Я прижала ладонь к щеке. Пальцы дрожали. Дрожала и Верити, как в лихорадке, её колотило от ярости и чего-то ещё...

- Зачем ты это сделала, ***? - Материлась она тоже впервые. При мне. Как она общалась с клиентами, я не знаю - сестра прилагала все усилия к тому, чтобы я никогда не сталкивалась с этой стороной её жизни. Сомневаюсь, что говорила с ними языком Шекспира. Хотя и знал о таком языке, наверное, один только дядя Адам. Но тогда... я была оглушена больше, чем пощёчиной. Ругалась она грубо и грязно. А потом Верити села на пол, обхватила голову и заплакала.

- Ну зачем?! Виллоу... я же всё делала ради того, чтобы тебе не пришлось... как мне... Неужели этого оказалось мало?

- Верити... Нет, ты всё неправильно поняла!

Не могу винить её. Мы обе знали способы, которыми девушка из Ада могла заработать деньги.

На шум и крики, прихрамывая, прибежал дядя Адам и застал нас сидящими на полу в объятиях друг друга. Верити раскачивалась маятником, я - по инерции - раскачивалась вместе с ней, и обе ревели в голос. Бедному перепуганному старику пришлось нас успокаивать, а потом уже мы суетились вокруг, когда ему сделалось плохо с сердцем. Тогда приковылял Паук, своей вознёй мы разбудили и его, а ведь он едва держался на ногах.

И только потом, когда суматоха немного улеглась, удалось всё рассказать Верити.

- Надо спрятать её, - решила она участь монеты. - На случай, если настанут чёрные времена. Будем надеяться, что она нам никогда не пригодится.

Я надеялась, Верити. О, как я надеялась!..

Тот мой день рождения не забуду никогда. Пожалуй, это был один из самых счастливых дней в жизни.

Верити испекла пирог. Не берусь даже предположить, какими правдами и неправдами добывались ингредиенты для него. Для настоящего именинного пирога!

Дядюшка Адам торжественно вручил мне по памяти написанный им же самим сборник стихов разных поэтов и разных времён. На последних страницах были скромно приписаны стихи без указания авторства, с одними названиями. Я догадывалась, кто их сочинил. И в них было больше правды и красоты, чем в строках тех поэтов, которым посчастливилось умереть в том мире.

Даже Паук приготовил подарок. Цветок. Настоящий живой цветок. Он нашёл его, отыскивая что-нибудь съестное в кучах мусора, и спрятал, как сумел, маленькое чудо, выросшее из бетона и грязи. Цветок лежал у меня на руках. Такой же слабый и увядающий, как и тот, кто подарил его.

Возможно, кому-то такие подарки покажутся скромными. Кому-то, но только не мне. Отдавать самое ценное, чем владеешь, что может быть дороже?

Кое-что может. В тот день мы были вместе. Все те люди, кого я считала своей семьёй, ближе которых не обрела в Аду. Моя сестра Верити - самая честная и бескорыстная во всём мире женщина. Адам - больной старик, с которым умрёт мир до катастрофы, живой в его воспоминаниях. Паук - в прошлом неудачливый вор, калека, которому по приговору отрубили кисти обеих рук, вынужденный жить, как крыса, но оставшийся человеком.

Да, мы были вместе...

Паук умер через неделю. Так же тихо и неприметно, как жил. Я давно знала, что он обречён, что доживает последние если не дни, то месяцы. Существующий в нечеловеческих условиях, он и так протянул дольше, чем кто-либо мог рассчитывать. Он пил загрязнённую воду, это сведёт в могилу любого.

Я знала. И всё же долго не могла поверить, всё трясла и трясла его за узкие плечи, такие худые, что были почти колючими. Он сидел на своём вылинявшем матрасе, прислонившись к стене, и всё смотрел, смотрел куда-то... Смотрел, до тех пор пока дядюшка Адам не закрыл ему глаза.

У Паука был такой мечтательный взгляд, ни разу в жизни он не глядел т`ак. И тёмные глаза даже в окружении морщин казались красивыми и глубокими. Молодыми.

Возможно, он и был молод, я даже не знала, сколько ему лет, да никто и не спрашивал, а Паук не сказал ни слова о себе за все годы. Помню его длинную нескладную фигуру ещё с тех времён, когда малюткой плакала, пугаясь темноты бункера, а измотанная Верити с колючими сухими глазами оставляла меня на попечение Паука, отправляясь добывать нам кружку воды. Поначалу она пыталась предлагать бродяге, ещё более нищему, чем мы сами, мелкие монетки за помощь, но деньги всегда оставались у нас.