мы привыкли называть Рыжим.
Но сейчас он рыжим не был.
– Мать твою ети, – как-то механически сказал Морган.
Его можно было понять. Герман Богданович Григоренко, он же Баламут, выглядел сейчас живописнее, чем самец кетцалкоатля в брачный сезон.
Волосы радикального синего цвета, завязанные на макушке в подобие прически Шивы. Пиджак, сшитый, по-моему, из пурпурного крокодила, инкрустированного разноцветными стразами. В правом ухе... это что, тоннель? Нет: это просто каффа, имитирующая тоннель. В каффе переливается что-то, подозрительно напоминающее крупный розовый бриллиант.
– Ола! – завопил Баламут и распростер руки. По сумеречным сводам моста метнулись разноцветные блики. – Йоу, ватники! – он нырнул обратно в недра машины и появился с пестрым пластиковым пакетом на локте. – Айм реди! – объявил он и несколько покачнулся. – Ту зе рэббит хол!
Из левой передней дверцы порша выбралась фрёкен. Фрёкен была одета, как показалось мне с первого взгляда, только в блестки.
– Эта дама любезно согласилась пойти с нами, – пояснил Баламут, покачиваясь, и захихикал. – Она мужественная женщина, ее зовут эээ... простите, вас, кажется, зовут эээ...
Фрёкен жевала резинку. Из правой передней дверцы машины на свет божий явилось еще одно неземное создание. Пола создание было мужского, и боюсь, что этот факт слишком бросался в глаза.
– Не соврал, – сказал я.
– Сейчас я всё объясню, – сказал Морган.
Глава 2. Поищите
1.
– Кодовое слово придумал? – спросил меня Морган уже почти на подъезде к месту.
– Да. «Поищите».
– «Поищите», – повторил Капитан.
– А что, друзья, никто не желает скрасить дорогу? – Баламут лениво рылся по карманам своего сверхъестественного пиджака. – Нашу нелегкую дорогу по жизни! Милых зайчиков вы прогнали, может, тогда сами составите компанию? Очень это неудачно, что вы прогнали моих милых зайчиков!
Всю дорогу он сидел, томно развалившись на заднем сидении с видом императора вселенной, и трепался. О своей нелегкой жизни, о трех мудрецах, отправившихся в деловую поездку на ржавом корыте, о вентиляторах, на которые кто-то что-то зачем-то набрасывает, а также о милых зайчиках, их достоинствах и недостатках. Всю дорогу мы с Морганом слушали его трёп молча: разговаривать с ним сейчас было бессмысленно.
– Все, что у нас есть в этом гадком мире – это время, которое нужно убить! – объявил Баламут и извлек из кармана беленький пакетик. – Ну, конечно, есть еще деньги, которые нужно потратить... ночи, которые нужно забыть... а также больная печень, но самое главное – это время!
– Дай-ка мне, – сказал я и на сантиметр опустил стекло.
– О! Одобряю! Солнечные дни с нами, камрад Аптека! Всё остальное – мусор, пепел! Глотни воздуха свободы, брат! Царица небесная, ты что делаешь?!.
Он наконец заткнулся. Беленький пакетик остался лежать на дороге позади уазика. Я поднял стекло.
– Еще есть? – спросил Морган у Баламута.
– Чучелки деревянные, – печально глядя назад, сказал тот. – Пустите меня обратно к моим милым зайчикам. Только они – мои роднульки в этой дыре. Только они могут ценить реальную звезду в этой дыре под названием Матрица…
– Потеряйся, недоразумение, – буркнул Морган. – Куда дальше, Мить?
– Вот в эту улочку, – ответил я. – Тут тихо.
Баламут на заднем сиденьи сделал вращательное движение туловищем и завопил в нос:
– Где бы я ни был, ты знаешь, что все! танцуют локтями, все! танцуют локтями, все!..
Тут уазик въехал колесом в яму, и нас тряхнуло с такой силой, что у меня лязгнули зубы. Тощий Баламут сзади сбрякал, кажется, всеми костями и испустил какой-то придушенный вой.
– Извиняюсь, – пробормотал Морган, с непроницаемым лицом глядя на дорогу. Боюсь, я даже представить себе не мог, насколько его сейчас раздражал Баламут.
– Ух ты, это что, местные ангелы ада? – вдруг заинтересовался тот, вертя шеей. Уазик проезжал мимо обширного выщербленного автодрома, на котором действительно собрались байкеры. Их не так много, они не шумят; в пыльном воздухе плывет довольно приятная музыка. Над автодромом возвышается крутой обрыв в непролазной зелени: сверху к нему выходит один из городских парков.
– Даже вон «ИЖ» у пацана одного. Раритет, – щурясь, бормочет Морган, аккуратно паркуется и выключает зажигание. – Мить, командуй.
– А я пока пойду тусанусь с байкерами, – объявляет Баламут.
Он выскакивает из машины прежде, чем мы успеваем что-нибудь ответить. Я смотрю на Моргана, и тот пожимает плечами. Я очень сомневаюсь, что Морган, при всей своей монументальности, вот так с пустого места пошел бы вписываться в это сообщество, пусть и при спешной необходимости. Иногда мне кажется, что у Рыжего в голове даже не опилки, а маринованная манная каша, но я знаю, что это обманчивое впечатление. В общем-то, здешние байкеры неплохие ребята. В последние несколько дней я с ними пару раз разговаривал – хотя, конечно, у меня не было при этом синих волос, пурпурного пиджака и бриллиантовой каффы, имитирующей тоннель. Но Баламут в нашем разрешении, естественно, не нуждался.
– Я пошел, – сказал я и закинул на плечо длинный ремень сумки.
