убегать.
— Это все, что вы вспомнили?
— Да, сэр, — сказал Джекоб.
— Это не объяснение, — вмешался Эрнст Вест. — Что в этом дурного — кидаться пирожками с кремом?
— Всего так и забрызгивает, — сказал Джекоб и захохотал. — Помните, как крем стекает у него по физиономии?
— Пинать женщин ногами — это, конечно, дурно, — сказал мистер Паркер. — Отлично, мистер Хайленд, я так и знал, что вы найдете хорошее объяснение, если подумаете как следует.
Потом пришла очередь Нелсона Холгема.
— Билеты дорогие, — сказал он. — Недешево обходится.
— В «Бижу» всего пять центов, — возразил я. — Это не объяснение.
— За пять центов можно купить целую булку, — сказал Нелсон. — Это большие деньги в наше время.
— Правильно, — подтвердил мистер Паркер. — Отличное объяснение. Деньги следует тратить на более благородные цели. Подумайте, каких успехов мы могли бы достичь за какой-нибудь год, если бы наша молодежь перестала ходить в кино и отдавала свои деньги на церковь. Да на те деньги, что тратятся на всякие легкомысленные развлечения, вроде кино, мы могли бы за год обратить в христианство весь мир.
Мистер Паркер кивнул Эрнсту Весту.
— Кино учит нас быть недовольными тем, что у нас есть, — сказал Эрнст. — Мы видим людей, которые разъезжают в шикарных машинах и живут в роскошных домах, и ревнуем.
— Завидуем, — поправил мистер Паркер.
— Мы начинаем мечтать об этих вещах, — сказал Эрнст, — но мы знаем, что не можем их получить, потому что у нас нет денег, и нам от этого становится худо.
— Превосходное объяснение, — сказал мистер Паркер.
Пришла очередь Люка, а следующая должна была быть моя.
— Музыка плохая, — сказал Люк.
— Только не в «Либерти», — сказал Томми Сизер. — И не в «Синема». Это не объяснение.
— В «Бижу» плохая, — сказал Люк. — Играют все время одно и то же на пианоле. Ужасная скука! «Свадьба ветров».
— Неправда, — сказал Томми Сизер. — Иногда они играют и другое. Не знаю, как называется. Несколько разных вещей.
— Все они звучат одинаково, — сказал Люк. — Голова от них болит.
— Ну вот, — сказал учитель. — Кое-что мы все-таки выяснили. От кино болит голова. Оно вредно для здоровья. А мы не должны делать ничего, что вредит нашему здоровью. Здоровье — это самое дорогое, чем мы обладаем. Мы должны делать то, что укрепляет наше здоровье, а не то, что ему вредит.
А я сказал, что мы не должны ходить в кино потому, что, когда мы выходим из кинотеатра, наш город перестает нам нравиться.
— Все кажется каким-то глупым в нашем городе, — сказал я. — И хочется из него уехать.
Тут пришло время пустить по рукам кружку. Мистер Паркер произнес небольшую речь о том, как настоятельно необходимы деньги и что гораздо лучше отдавать, чем получать.
Томми Сизер опустил в кружку два цента, Пат Каррико — три, Нелсон Холгем — один цент, Джекоб Хайленд — пятачок, потом кружка перешла к Эрнсту Весту. Он протянул ее Люку, Люк передал ее мне, а я — обратно мистеру Паркеру. Мы трое ничего не опустили. Мистер Паркер вынул из кармана кошелек, побренчал монетами, выбрал так, чтобы мы все это видели, четверть доллара и опустил монету в кружку. Вид у него был весьма величественный. Мы все за это терпеть его не могли, даже такой тупица, как Джекоб Хайленд. Да, вид у учителя был такой, будто он спас своим четвертаком все человечество.
Затем он роздал нам газетку «Мир школьника», и урок кончился.
Все вскочили и выбежали на улицу.
— Ну, — сказал Эрнст Вест Люку, — аплика до следующей встречи.
— Аплика, — сказал Люк.
Потом из церкви вышла наша сестренка Маргарет, и мы отправились домой.
Я посмотрел на последнюю страницу «Мира школьника» и увидел объявление о цеппелине. На картинке были нарисованы два мальчика, которые стояли в гондоле цеппелина, высоко в небе. Вид у обоих был очень грустный. Они махали рукой на прощание.
Мы пришли домой и сели за воскресный обед. Папа и мама были очень веселые, и мы ели все, сколько влезет.
Папа сказал:
— Какой сегодня был урок, Люк?
— Пагубное влияние кино, — сказал Люк.
— А в чем оно состоит? — спросил папа.
— Там танцуют раздетые женщины, — сказал Люк. — Бандиты убивают полицейских. Потом дорого стоит. И учит нас бросаться пирожками с кремом.
— Понимаю, — сказал папа. — Очень пагубно.
После обеда я не знал, чем заняться. Если бы я так не робел, я пошел бы в гости к Алисе Смол и сказал бы, что я ее люблю. Алиса, сказал бы я, я вас люблю. Но я робел. Если бы у меня была своя яхта, я бы отправился на ней вокруг света. Потом я вспомнил о цеппелине. Люк был во дворе, он сколачивал гвоздями какие-то доски.
— Что ты там делаешь? — спросил я.
— Ничего, — сказал Люк. — Просто прибиваю.
— Люк, — сказал я, — вот тебе мои пять центов. Возьми меня полетать, когда прибудет цеппелин.
Я старался всучить ему деньги, но он не хотел их брать.
— Нет, — сказал он. — Цеппелин этот мой и Эрнста Веста.
— Ладно же, — говорю. — Я с тобой поквитаюсь.
— Валяй, валяй! — ответил мне Люк.
Было очень жарко. Я сел на свежую траву под смоковницей и смотрел, как Люк сколачивает доски. Глядя, как он старательно вбивает гвозди, можно было подумать, что он мастерит что-нибудь путное, и я не верил, что это просто так, от нечего делать, пока он не кончил. Он сколотил вместе десяток досок — и все. Просто сбил их вместе гвоздями. Безо всякого прока.
Папа слышал, как он стучит молотком, и вышел во двор выкурить трубку.
— Как это называется? — спросил он.
— Это? — сказал Люк.
— Да, — сказал папа. — Что это такое?
— Ничего, — сказал Люк.
— Великолепно, — сказал папа, повернулся и пошел обратно в комнаты.
— Великолепно? — повторил Люк.
— У тебя ничего не получилось, — сказал я. — Ты бы лучше что-нибудь смастерил.
Я слышал, как папа запел в комнатах. Вероятно, он помогал маме
