class="p1">Альберт потянулся и поскрипел креслом, пытаясь расправить спину. Почему-то перед глазами вспыхнул радужный бок форели, каменные пороги реки, розовый рассветный дымок… И нестерпимо захотелось в отпуск, вспомнив себя вот так стоящим на мостике… а впереди, через речку — красные сосны, торчащие на краю скалы, обрывающейся в противоположный берег… Он тяжело вздохнул, провалившись во внезапную реальность воспоминаний, но вместо чистого лесного воздуха почувствовал только вонь от пепельницы, которая представляла собой уже братскую могилу отработавших своё… Между тем он добавил к ним ещё одного бедолагу, которого даже толком не выкурили, а просто сожгли, зажав меж пальцев.
Накатившее чувство голода больно клюнуло в левый висок, давая понять, что борьба с этим чувством будет проиграна. Он порылся в ящике стола в поисках еды — под бумагами нашелся свёрток фольги с обломками шоколада. Альберт муркнул, закидывая в рот горьковатый кусочек.
Докапываясь до шоколадки, он наткнулся на файл с заявлением, которое лежало здесь уже год. Это было его заявление об увольнении, без даты: «Прошу уволить меня по собственному…».
Он написал его ещё в прошлом апреле, но так никому и не показал. Но и не уничтожил. Пару раз он доставал его в порыве поставить точку в этом тягостном, бесконечном сериале, в котором у него семь лет назад появилась роль. Когда-то он хотел эту роль. Теперь — нет.
Он перехотел её, когда сидел, свесив ноги с Клифтон Бридж, наблюдая за полетом лошади… Маленькая белая лошадь, красовавшаяся на пустой бутылке, летела в бездну мутных вод и его душа летела вместе с ней. А перед этим был бракоразводный процесс, на котором его пока-ещё-жена представала с такой уверенностью и энтузиазмом, которому позавидовала бы даже свинья, добывающая трюфели.
Альберт снова потянулся, заставляя себя, наконец, встать и идти домой. Он взял в руки дневник Полины Штейман и ещё раз пролистал его. Интересная она, всё-таки девушка… Сегодня она была у него — по делу Боркка. Упругая стружка завитых волос гранатового цвета, зелёные ведьмины глаза, губы каким-то надменным бантиком, манящая своей женственностью линия бёдер — её образ яркими слайдами врезался в память, привнося при этом некое чувство беспокойства. Медсестра… А халатик-то белый наверняка ей к лицу. Мда… Альберт догрыз шоколад и вышел из кабинета, прихватив её дневник.
Уже дома он снова смотрел на него, листал страницы и думал. Полина… Полина… Стерва она. Но красивая. И не дура. Не может быть, чтобы похотливый старикан Филипп был убит её хладнокровной рукой. Альберт за годы работы насмотрелся всякого, но практически никогда не ошибался в своих ощущениях.
Он взял телефон и поборов вялое минутное сопротивление, усыпленное стаканом холодного пива, набрал её номер.
— Добрый вечер, месье Легран, — Полина ответила, сделав ударение на слове «месье». Её голос был спокоен и вежлив.
Альберт извинился за поздний звонок и задал несколько уточняющих вопросов по работе. Полина отвечала с небольшими паузами на раздумье, но без нервозности. Но с каждым её словом Альберту всё больше казалось, что она наверняка улыбается сейчас во все тридцать два… Быстро свернув разговор и попрощавшись, он выключил телефон и плюхнулся на диван, где и заснул, недодумав какую-то нужную мысль.
***
— Любовь нельзя убить ожиданием! Ожидание, надежды, планы можно убить — временем. Убить любовь временем нельзя! Если она есть, то есть. Всегда! Не бывает такого — любил, разлюбил. Значит, это просто была не любовь, а неоправданные ожидания, иллюзия с неудовлетворенными претензиями. А настоящая, истинная любовь — вечна!
Альберт проводил свой первый за две недели выходной в пабе, слушая спившегося художника Бернара, который как всегда на очередном своем алкогольном вираже начинал философские беседы о высоком. Бернар, этот мятежный сын Франции, раскатывал свой «р» так, что даже у французов начинался нервный тик, похлопывал его по плечу и продолжал вещать:
— Никогда не предавай любовь, сынок! Ты можешь предать человека, можешь вычеркнуть его из своей жизни, расстаться с ним, но не убивай свои чувства. Предательство в отношениях — это всего лишь невыполнение чьих-то ожиданий. Мы не обязаны служить кому-то вечно. Рано или поздно наши интересы могут разойтись даже с тем, кого мы любим. И мы пойдем своим путём.
Альберт рискнул прервать этот поток умных мыслей, удивлённо спросив:
— Вы оправдываете предательство?
Бернард потрусил грязной седой гривой и пожал сутулыми плечами:
— Всё относительно, сынок. Храни любовь, береги, спрячь её в самый темный угол, но не убивай. И не предавай её. Наступит тот день, когда она спасет тебя. Однажды это обязательно произойдет. Она пробьётся, как нежный росток через толщу асфальта…
— То есть я должен продолжать любить свою бывшую жену, которая похерила десять лет моей жизни? Я должен хранить любовь к ней на тот случай, если она вздумает вернуться и принять её с распростёртыми объятиями?
— А с чего ты взял, что ты её любил? И что она любила тебя? Я говорю об истинной любви, которую далеко не каждому суждено испытать, не каждому дано попробовать испить даже росы от неё, не говоря уже о том, чтобы всецело ею наполниться… А то, что было между вами — это шаблоны социума. Ты казался ей перспективным, она тебе — полезной. И вы оба ошиблись…
— Демагогия!
— Когда-нибудь ты поймешь меня мой мальчик!
— Мальчик… Мне уже четвертый десяток, — Альберт смотрел в сторону и недовольно щурился, видимо приняв слишком близко к сердцу этот пьяный бред.
Или не бред?..
Он повернулся, чтобы что-то ответить своему нетрезвому собеседнику, но тот исчез. Альберт удивлённо пошарил глазами по столикам, но Бернара нигде не было. Зато он увидел того, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть — перед ним стояла Полина, которая старалась сдерживать улыбку, которая всё-таки появилась вместе с приветствием.
— Вы говорили по-французски, и я не поняла ни слова, но я уверена, вы говорили о чем-то прекрасном!
— А где Бернар? — Альберт ещё раз огляделся, поправляя волосы и смущаясь своего несколько помятого вида. — Да, мы говорили… о разном… Как вас сюда занесло?
— Хочу разбить свою грусть о гитарные рифы, — отшутилась Полина и присела рядом, у барной стойки.
От нее шла волна тепла с запахом хмеля, парфюма и вспотевшего чистого женского тела, разгоряченного принятыми напитками душным вечером.
Альберт немного подзавис, но быстро собрался:
— Вам это удалось?
— Разбить грусть? О, да! Этот парень на сцене — поёт как бог… Но музыкой можно сказать гораздо больше, чем словами… И… Да, безусловно, я получила то, за чем пришла.
Альберт невольно остановил свой взгляд
