М. Брик
— Верь мне
Сначала ты сам выбираешь утопать в слоях лжи,
а затем не можешь из неё выбраться.
«Поживём — увидим»
Вдох — и я на дне океана. Мой мир тесен: кругом песок и рыбы размером с горошину. Стоит мне проплыть дальше — вижу кита, а затем акул, которых я до безумства боюсь после просмотра фильма «Кон— тики» Роннинга и Сандберга. Увернувшись, от страха я застреваю в гуще воды, глотаю солёную жидкость и начинаю задыхаться.
Выдох — и я на дне ванной. Вся мокрая и сонная, нахожу наушники у своей обнажённой фигуры, а затем выпускаю порыв воды изо рта и носа. Слышу мамины крики, как в детстве, а ведь мне уже шестнадцать.
— У тебя всё хорошо? — она спросила, стоя у самой двери и подслушивая, дышу ли я. — Ужин стынет!
— Да, — для убедительности я крикнула, отбрасывая свои мокрые волосы с лица, — убирала за собой ванную! — выключила кран.
Я не думала о том, знает ли мама, что я ей вру, но каждый раз, когда отвечала ей таким уверенным тоном, надеялась на её улыбку за дверью. С завистью я всегда посматривала на молодые семьи, где ребёнка, ещё неспособного на ошибку, просто и безусловно любят.
До конца проснувшись, я вытерла всю вытекшую из ванной воду на полу и принялась одеваться. Крайний раз глянула в зеркало: красная от стресса, местами проскакивают подростковые прыщи, большие глаза и кривой нос, несуразная форма лица и его аристократический оттенок.
— Так, — вытрясла всю воду из ушей, — пора, — с полотенцем на шее вырвалась из ванной комнаты.
— Могла сидеть там вечность, — пока я вытирала волосы, по которым стекали вниз капли воды, как из ведра, недовольно крикнул Арнольд, мой младший брат, посещающий психолога каждое воскресенье, — если время для тебя не показатель, — ему поставили СДВГ, но своим выражением лица он напоминал просто «синдром», остальные формулировки отпадали по мере его поведения.
Я прошлась по второму этажу нашего небольшого домика <…> и, убедившись, что проскрипела всеми балками, зашла к себе, заранее закрыв дверь. Послышался дерзкий стук — я опять напугана.
— Элиза! — удар ногой о дверь. — Ты стащила мои вещи? — это Арнольд, переживающий пубертатный период. — Верни! — замок был старым, оттого и не мешал открытию двери, но благодаря нему я могла знать, что в мою комнату скоро зайдут.
— Да? — я улеглась на кровать, уложив одну ногу на другую и будто бы перечитывая «Жажду жизни» Ирвинга Стоуна. — Какие вещи? — Арнольд, взбалмошный, влетел в мою комнату и стал махать руками.
— Ты взяла их! — невнимательный дурачок начинал обыскивать каждый угол коробки, в которой я жила.
— Не брала, — я продолжала спокойно пролистывать страницу за страницей своим слюнявым пальцем.
— Элиза! — покраснел. — Этот плеер подарил мне отец!
— Наш отец, — усмехнулась я, закрыв очередную главу из жизни одноухого художника. — Ты же знаешь, что мы — его семя, — посмотрела на него, — хотя я уже не так уверенна, — встала, — Пошли, — пробежала вдоль комнаты к двери, потрепав его прическу. — Ужин стынет!
Стол стоял криво. Стул был слишком твёрдый. Арнольд, в этом году закончивший шестой класс, постоянно ёрзал и не мог усидеть на месте. Я расположилась с краю, наблюдая за поедавшей корм кошкой, перебирая спагетти вилкой и порой попивая томатный сок, который мама сама делала сегодня днём, отчего её ногти были красноватыми.
— Давайте поблагодарим Христа за сегодняшний ужин, — она опять начала говорить о религии, — за то, что мы живы и здоровы, — я впадала в сон от валерьянки, — и снова собрались вместе за одним столом, — мама накручивала спагетти себе на вилку, вкидывала в рот, а затем начинала расспрашивать нас с братом о прошедшем дне. — Как твой кашель, Арнольд?
— Всё хорошо, — мама видела, когда он врёт: красные уши его выдавали.
— Отлично! — ложь ради лжи. — Как прошёл твой день, Элиза? — она всасывала очередную спагетти.
— Что? — я увлеклась наблюдением за лапшой у её рта. — Как прошёл мой день?
— Да, — она, усомнившаяся в том, что я её слушаю, посмотрела в мою тарелку. — Почему ты не ешь?
— В пятницу марафон, — перебирала вилкой остывавшую пищу, — нужно привести себя в форму.
Я застыла на мгновение, увидев улыбку матери, радовавшуюся за мои успехи в беге, который я уже давно бросила. Оказалось, что слова порой намного дороже действий, хотя мы с мамой почти не разговаривали: только после благодарности Христа шёл опрос о наших с Арнольдом успехах.
— Отлично, Элиза! — она выкинула вилку с лапшой обратно в тарелку и скрестила руки, тогда писк в моих ушах усилился. — Тогда поеду к отцу завтра.
По пятницам у нас была до ужаса странная традиция: мы втроём садились на тесный до невозможности диван, а затем в тысячный раз пересматривали «Назад в будущее» Роберта Земекиса. Во время просмотра я проговаривала реплики героев себе под нос, чтобы позлить маму, пока та увлечённо смотрит в ящик, делая вид, что мы смотрим этот блокбастер впервые.
Ложь не была проблемой: я знала, что у мамы, как всегда, появятся дела и она не придёт смотреть на то, как я появляюсь на полосе среди других бегунов, а затем бегу двадцать шесть миль и возвращаюсь обратно не первой. Но чувство, подобное бабочкам в животе, которое я ощущала, когда врала, не сравнимо с материнским минутным разочарованием.
— Я тоже поеду к отцу, — сказал Арнольд, размазавший мясо по всей тарелке.
— Зачем? — мама не любила брать моего брата с собой.
— Я потерял плеер, который подарил мне отец, и наушники, которые отдала мне Элиза, — откинул голову в сторону, чтобы не встречаться с мамиными глазами. — Я думаю, — забывался. — Я думаю, — бросил вилку в тарелку. — Я думаю, он купит мне новый плеер! — на этом моменте я усмехнулась.
— Не купит, — сказала я, но внезапно встретила мамино злобное выражение лица: минутная гордость ушла. — Хотя он любит всё новое, — разрядила обстановку.
— Элиза! — крикнула мама, ударив кулаком об стол. — Поживём — увидим, — обратилась она к Арнольду, и мы снова принялись есть пересоленные спагетти.
«Аппетит приходит во время еды»
Прыщей у Эльзы становилась меньше, а жизнь кипела. Что-то тянуло её всё дальше и дальше от дома, в котором она прожила всё своё детство. На удивление, это был не Осло, не Амстердам, не Гамбург, не Роттердам, а малоизвестный и крошечный городок в
