комнате, затем подошел к дочери, погладил ее по голове и пробормотал:
– Да-да. Ты, Лизок слушай учителя, будь старательной.
И так же неожиданно вышел. Чтобы это значило?
• * *
– Оставьте это дело, Глеб Александрович, – мрачно ответил Бергман на сообщение Глеба: – мальчишка сам во всем сознался и будет наказан.
Глеб поразился. Мало того, что он никак не мог себе представить миролюбивого толстячка поварёнка в роли душителя, у него не было сомнений, что Лизонька и Нюша не ошибаются, село за десяток вёрст от усадьбы, Гешка не смог бы вернуться незаметно. А главное, что Бергман и сам это прекрасно понимает. Что за чёрт! Надо самому разобраться, что всё это значит.
Стараясь не попадаться управляющему на глаза, Глеб направился в людскую, надеясь отыскать Гешку и самому с ним поговорить. В конце концов, у него есть поручение барыни.
Дворовая девушка, у которой он стал выведывать, где найти Гешку, опустила глаза и неопределенно махнула в сторону лабаза. Дверь лабаза была не заперта, а подоткнута жердиной. Глеб открыл дверь и вошел в плохо освещенное помещение. У стены на полатях лицом вниз лежал Гешка, укрытый мешковиной. Открытая наружная дверь добавила свету, и стало видно, что мешковина пропитана бурой жидкостью.
Охваченный дурными предчувствиями, Глеб приподнял ткань и в ужасе отшатнулся. Гешкина спина была иссечена рваными полосами в кровавое месиво.
Мальчишка застонал. Глеб поднял с пола воду в миске и поднес к Гешкиным губам, мальчик с мукой отодвинулся. Окунув палец в воду и лизнув его, Глеб почувствовал соленый привкус. Он выплеснул воду на пол и выбежал во двор. У колодца на бревне сидел страшный лохматый мужик с кровавыми брызгами на грязной рубахе. Он осклабился почерневшими зубами и прошепелявил:
– А мы его, убивца, с солькой, с солькой!
Глеб почувствовал, что, если он произнесет хоть слово, то его вырвет от отвращения. Он наполнил миску водой и осторожно понес её в лабаз.
Его последняя милость оказалась невостребованной. Непонятно, каким образом Гешке удалось свалиться с полатей – неудачная попытка перевернуться или предсмертная судорога – но он, весьма упитанный белокожий мальчик, по пояс голый лежал на полу, скрывая изувеченную спину, и смотрел неподвижным взглядом в деревянные стропила кровли.
Вот как Бергман провел следствие и получил признание поварёнка! Каков подлец! Ведь ему лучше других было известно, что Гешки вчера в усадьбе не было. Он сам его отпустил. Нет, уж, Глеб все ему выскажет!
Чтобы немного привести свои мысли в порядок, Глеб выбрал окольную дорогу к дому управляющего. Почему Бергман совершил такую подлость? Он даже не может прикрыться приказом барыни, Глеб присутствовал при этом, и прекрасно помнит, что Василиса Аркадьевна не отдавала приказания сечь Гешку. Немец просто хотел выслужиться перед ней. Но, с другой стороны, норов у барыни крут, она требует безоговорочного подчинения, особенно для ближнего круга. Если уж она определила преступника, то управляющему пришлось бы стать настоящим бунтовщиком, чтобы предъявить ей другого убийцу. И ради чего так рисковать? Ради крепостной сиротки? Повод слишком мелок. Уж лучше взять грех на душу и угробить невиновного подростка. Вон их сколько кругом, одним больше, одним меньше.
Как это отвратительно! В сущности Бергман, свободный, образованный и хорошо оплачиваемый управляющий, ничем не отличается от Аполлония и прочей дворни. А, может, даже и хуже них, потому что свое рабство он выбрал добровольно.
Свернув за угол покосившегося сарая у дороги, Глеб неожиданно наткнулся на Ибрагима, сидящего на коленках под раскидистым дубом. Горец смотрел на юношу в упор, в его взгляде явственно читалась угроза, и Глеб поёжился. Он давно хотел порасспрашивать Ибрагима про Ульяну, но не знал, как подступиться – никто никогда с кавказцем не говорил, он, небось, и языка-то нашего не понимал.
В поведении абрека Глебу почудилась некоторая странность. Глеб слегка переместился, а взгляд горца не последовал за ним, он оставался неподвижным. Чтобы проверить свои подозрения, Глеб приблизился и помахал перед ним рукой. Ни один мускул лица не дрогнул, а зрачки были настолько расширены, что превратили глаза Ибрагима в чёрные угли. Глеб осмелел и тронул Ибрагима за плечо. Никакой реакции. Плечо одеревенело. Что за черт! И что с этим делать? Позвать не помощь? Кого? Бергмана? Ладно, Глеб поговорит с управляющим и об Ибрагиме, а пока, пользуясь случаем, хорошо бы его хотя бы рассмотреть получше.
Горец вблизи оказался довольно юным, моложе самого Глеба, его редкая бородка была совсем мягкой, а лицо и руки, даже обезображенные шрамами, не сильно загрубели. Похоже, что Пётр Егорович привез его с кавказской войны совсем мальчишкой. Ибрагим считался конюхом в имении, в основном, чистил конюшни и мыл лошадей. Управлялся с лошадьми он очень ловко, слишком ловко. Выезды ему не доверяли. Говорили, он поначалу пытался бежать, но жандармы вернули его назад. Парня высекли – Глеб уже видел, как это делается- и он прекратил попытки. И с тех пор (говорят)он и стал выказывать явное почтение Василисе Аркадьевне, перед ней одной он падал на колени, её желания пытался предугадать, по её велению готов был запороть любого.
Почему же он наводил такой страх на дворовых, что они даже обходили стороной землянку, где он жил? Из полинявшей чёрной рубашки торчала жилистая шея. Угадывалось, что все его тело такое же жилистое и натренированное, таящее угрозу. Возможно, тут сказывался эффект чужака? Да, он чужой, никто не знал, чего от него ожидать, но он пленник, и находится далеко от своей родины. Однако, даже на коленях его поза и взгляд, пусть и в ступоре, выражали невиданные в здешних краях гордость и достоинство. Пленник казался самым свободным человеком во всем имении. Только это были гордость и достоинство хищного зверя.
Глеб мысленно задал себе вопросы. Мог Ибрагим убить женщину, мать, которую он, скажем, на свою беду полюбил? Глеб не сомневался в ответе – нет, в это трудно поверить. Гордость позволила бы ему вырвать любовь из своего сердца.
А мог ли он по приказу лица, власть которого он безоговорочно признавал, совершить убийство? Это другое дело. Вполне мог. Убил бы и женщину, и девочку. Возможно, даже считал бы это особой доблестью.
Конечно, это безосновательные суждения, но почему-то Глеб не сомневался в их правоте.
• * *
Дом управляющего был одним из самых крайних каменных господских построек со стороны деревни, за ним стоял лишь небольшой флигель, в котором никто не жил.
Бергман был не один. В его гостиной сидел барин Петр Егорович. Второй раз за
