Метлу сперва освой! — закричал ей вслед ведьмак. — А то летишь, как пьяная. Того и гляди, врежешься в берёзу. Ишь, наглая девка! Серьёзные заклинания ей… Тьфу!
Ефрем презрительно сплюнул вниз и сказал призрачному филину:
— Найди-ка, брат, внизу большую поляну или пустырь какой и спускайся туда. Отдохнём малость.
Птица согласно угукнула и стала снижаться. Скоро отыскалось и нужное место — пустынный берег лесной реки.
Ефрем слез, с наслаждением прошёлся туда-сюда. Уставшее тело и затекшие ноги просили движения.
Потом ведьмак умылся в речке, причесался и поправил сбившуюся одежду.
Призрачный филин тоже приводил себя в порядок и чистил перья клювом, как самая обычная птица. Потом он нахохлился, прикрыл глаза и как будто задремал.
Ефрем тем временем проверил вещи. Коловертыши погрызли и поцарапали чемодан, продырявили узел и утащили из него кусок хлеба, но, к счастью, нанести более серьёзный урон не успели.
Повеселевший ведьмак перекусил оставшимся хлебом и куском варёного мяса. Вдруг у него проскочила мысль: а как же филин?..
— Скажи-ка, птица, а тебе есть надо? А отдыхать?
Белёсые глаза-плошки посмотрели на человека с нескрываемым презрением. А потом филин царственно повёл головой туда-сюда: нет.
— Хорошо. Ну что, тогда в путь? Нам бы до утра успеть.
Телегин снова закинул на спину призрачной птицы вещи, влез сам и произнёс приклеивающее заклинание.
Какое-то время ведьмак внимательно смотрел по сторонам. Мало ли кто ещё пристанет!.. Но кругом было пусто. Только где-то на горизонте промелькнул вихровой — злой, разрушительный дух, обычно передвигающийся в вихре. Особенно он опасен весной, но и осенью такая встреча Ефрему ничего хорошего не сулила.
“Далеко летит, меня не заметит”, — подумал Телегин.
Мелькнул вихровой, и всё. Больше никого.
Филин летел абсолютно бесшумно, и Ефрему стало казаться, что они не двигаются вперёд, а только парят в пустоте неба, завязли в чёрном желе, как оса в варенье, и это длится уже вечность…
Зевнув, ведьмак лёг на спину, вытянул ноги и положил руки под голову. Призрачный филин был настолько большой, что Ефрем на нём спокойно помещался. Ведьмак лежал, смотрел в небо и думал.
Он вспоминал прошлое: юность в Гусевке, свои наивные мечты и надежды, что так свойственны молодости. И вспоминал он первую и единственную любовь — соседку Анисью.
…Ефрем был старше её на два года. Сначала на соседскую дочь он смотрел снисходительно — малявка. Анисья в самом деле долго выглядела как угловатое дитё, но за одно лето как-то сразу подросла, похорошела и округлилась. Она стала очень милой девушкой. Светло-русые волосы, большие глаза, сама стройная и гибкая, как молодая берёзка…
Девятнадцатилетний Ефрем влюбился в неё со всем пылом юношеской страсти и с глубиной зрелого чувства. Девушка отвечала ему взаимностью, и счастливый парень уже советовался с роднёй, как бы половчее посвататься. Всё-таки колдунов на селе боятся и стараются держаться от них подальше. Вряд ли родители Анисьи обрадуются такому жениху.
Вопреки опасениям, всё прошло удачно, обе семьи готовились к свадьбе, но вдруг Анисья в один миг передумала. Она сказала Ефрему, что разлюбила и замуж за него не пойдёт. А любит теперь Никодима Рыжова, сына пасечника. Тот не растерялся, сразу заслал сватов, и Анисья с Никодимом обвенчались.
На Ефрема жалко было смотреть. Он почти не ел, весь осунулся и почернел. Целыми днями он не вставал с печи. Родные всерьёз беспокоились, что он умрёт от тоски или сойдёт с ума. Но молодость взяла своё, и Ефрем понемногу оттаял. Но его не оставляла мысль: почему Анисья так поступила? И ничего не объясняет, только плачет?
Юный ведьмак нутром чуял, что без колдовства не обошлось. И через некоторое время докопался до правды. Двоюродная тётка Никодима была могучей ведьмой, она по просьбе племянника сделала на Анисью сильный приворот. Снять его Ефрем не мог, мастерства и сил не хватало.
Тогда он стал учиться. Рискуя головой, он находил запретные книги, изучал заклинания, просился в ученики к именитым колдунам и ведьмам. А Никодим с Анисьей жили семьёй, как все, и уже родили ребёнка.
Время бежало быстро. Год, другой, третий… Умерла та тётка-ведьма, приворот с её смертью развеялся, но… У Анисьи с Никодимом стерпелось, слюбилось, устоялось — хозяйство, пасека, детей семеро по лавкам. И живут не хуже других. Семья.
И Ефрем отступился. Не стал смущать женщину призраком юношеской любви, не стал рушить семью, хоть Анисью за эти годы так и не разлюбил. Плюнул Ефрем и уехал в соседнюю Ярославскую губернию. И с тех пор в Гусевку носа не показывал.
…А теперь Ефрем летит в Гусевку на призрачной птице, чтобы успеть на свадьбу племянника. Как всё там будет? Жива ли Анисья?.. Счастлива ли?
Ведьмак широко зевнул, попросил птицу разбудить, когда будет светать, и закрыл глаза. Сон сморил его мгновенно.
А призрачный огромный филин неустанно мчался сквозь ночь.
Глава 3
Снились ведьмаку какие-то глупости, и, когда филин разбудил его своим уханьем, Ефрем проснулся в некотором раздражении.
Светало. Луна зашла, звёзды, кроме самых ярких, померкли. На горизонте появилась полоска утренней зари.
— Спустись чутка, друг. Надо посмотреть, где летим. Скоро Гусевка?
— Угу! — звучно ответил филин и стал снижаться.
Поёживаясь от утренней прохлады, Ефрем посмотрел вниз. Они как раз пролетали над каким-то городом. Рискуя быть увиденным, ведьмак попросил свой живой транспорт ещё снизиться, и пригляделся…
Тогда он узнал Весьегонск. Ведьмак вспомнил рыночную площадь, собор и ещё кое-какие здания.
Гусевка уже совсем рядом…
Сердце ведьмака учащённо забилось. Долго, очень долго не был он здесь, подзабылись события юности. А теперь предстояло Телегину столкнуться с воспоминаниями и с настоящим лицом к лицу.
От волнения ведьмак затеребил подол рубашки. Искать ли встречи с Анисьей, что сказать ей?.. Всё уж быльём поросло. А родня? Что им сказать, о чём спросить?.. За долгие годы Ефрем привык, что разговаривает с людьми только по делам мельницы и насчёт колдовства. А от иных бесед, задушевных, он давно отвык.
…Вот и Гусевка показалась вдали!
У ведьмака заныло в животе от дурного предчувствия. Деревня была затянута серым туманом. Не утренним туманом, не угольным смогом, какой бывает над городами, а странной дымкой. От неё тянуло чем-то больным, неправильным, чужим. В деревне творилось что-то не то.
