крепче за гриву, ноги в стремена упри, коленки к бокам мне прижми, чтобы крыльям не мешать.
Взвился конь под небеса, и в одну минуту долетели они до того леса, где Молодость без старости и Жизнь без смерти жила.
— Хозяин, — молвит вещий конь, — теперь самое время, чтобы нам счастья попытать: в этот час зверей кормят, и все они во дворе дворца собраны. Может, и проскочим.
— Проскочим! — отвечает царевич.
Взвились они высоко-высоко. А внизу дворец так и сверкает! На солнце еще взглянуть можно, а на дворец уж никак нельзя. Пролетели они почти через весь лес и только хотели у дворцового крыльца снизиться, как вдруг задел конь копытом за верхушку дерева. Проснулся лес, и пошел по нему такой звон, такой гомон, воют звери так, что волосы дыбом встают. Тут царевич с конем поскорее у крыльца спустились. На их счастье, хозяйка дворца как раз тогда своих «детушек» кормила (так она лесных зверей величала). Не будь ее, плохо бы царевичу с конем пришлось.
А хозяйка их встречает, себя от радости не помнит, что к ней гости приехали: до сих пор ведь она еще ни одного человека здесь, в лесном дворце, не видывала. Уняла она зверей, успокоила, обратно в лес услала. А была та хозяйка добрая волшебница и такая красавица, высокая, стройная, приветливая и ласковая, любо-дорого глядеть! Взглянула она на царевича, да и молвит:
— Добро пожаловать, добрый молодец! Чего тебе здесь, у нас, надобно?
— А вот чего, — отвечает царевич, — я ищу Молодость без старости и Жизнь без смерти.
— Ну, коли ты за этим приехал, в самый раз к нам попал.
Спрыгнул царевич с коня, и вошли они с хозяйкой во дворец. А там его еще две девицы-красавицы встречают, такие же пригожие, молодые да ласковые, как и сама хозяйка. То были ее старшие сестры, тоже волшебницы. Стал царевич хозяйку дворца благодарить, что она их с конем спасла — вовремя зверей уняла, а сестры ее живо ужин сготовили, на золотых блюдах на стол подали. Коня же пустили пастись на воле, а зверью лесному наказали гостей не трогать, чтобы они, где хотят, гулять могли.
Стали сестры-волшебницы царевича просить навсегда у них остаться: больно уж они здесь в лесу без людей стосковались. А царевичу только того и надо. Он себя долго просить не заставил, с радостью согласился остаться.
Мало-помалу привыкли они все друг к другу. Рассказал царевич сестрам, сколько ему пережить пришлось, пока к ним добрался. А немного погодя женился он на младшей волшебнице. После свадьбы разрешили старшие сестры царевичу повсюду, по окрестным горам ходить. Только одной долины ему беречься наказывали, и сами ему ту долину показали, чтобы как-нибудь не ошибся, а не то плохо ему будет. А звали ту долину Долиной Слез.
Бегут года один за другим. Царевич, сам того не замечая, потерял счет времени. И был он и теперь все такой же юный, как и в тот день, когда впервые сюда приехал, беззаботно нежился в раззолоченных покоях волшебного царства, жил мирно и счастливо с молодой женой да со своими свояченицами-волшебницами, по лесу гулял, чистым воздухом да медвяным цветочным духом дышал-наслаждался, красотой цветущих полянок любовался, ну, словом, был так счастлив, что больше, кажись, и желать нечего. Частенько выезжал он на охоту. Вот как-то раз погнался царевич за зайцем. Пустил одну стрелу — не попал, пустил другую — опять не попал. Рассердился он, поскакал за зайцем, да третьей стрелой и убил его. Только погнался он за зайцем, да сам и не заметил, как заехал в Долину Слез. Поднял царевич убитого зайца, к седлу приторочил и поскакал домой. И тут ни с того ни с сего напала на него по дороге смертная тоска по отцу и по матери.
Не посмел царевич ничего волшебницам сказать. Только они и сами догадались: видят, грустный он такой, не ест, не пьет, сна лишился. Испугались волшебницы да и спрашивают:
— Что, царевич, неужто ты в Долине Слез побывал?
— Да, дорогие мои! И сам не знаю, как туда заехал, а теперь вот с тоски по родителям помираю и с вами тоже расстаться не могу. Сколько времени я здесь у вас прожил, никто меня словом не обидел. Поеду, погляжу на отца с матерью, да и вернусь к вам навсегда.
— Не уезжай, царевич, не покидай нас, — молит молодая жена. — Твоих батюшки с матушкой, небось, уже давным-давно в живых нет. Боюсь, как уедешь ты от нас, никогда больше не воротишься. Не уезжай, чует мое сердце беду!
Просит-молит жена царевича, просят его и ее сестры-волшебницы. Только не мог ничем царевич своей тоски утишить. Стал он у них на глазах хиреть да таять. И сказал ему вещий конь:
— Вижу я, хозяин, не хочешь ты доброго совета послушаться. Что ж, поедем! Только, коли что случится, на себя пеняй! А я тебя вот о чем прошу: выслушай ты меня, и коли согласишься, я тебя туда духом свезу, а потом опять сюда примчу.
— Ладно! — говорит царевич. — Говори, не бойся!
— Как доедем мы с тобой до родного дворца, слезешь ты, с ним простишься и назад! Но коли ты хоть на час там замешкаешься, я тебя брошу. — один сюда ворочусь.
— Ладно, будь по-твоему, — отвечает царевич.
Вот стали они в обратный путь собираться, обнялись царевич с добрыми волшебницами, распрощались они, и отправился он в дальний путь, а сестры его долго со слезами на глазах провожали.
Долго, коротко ли, только доезжает царевич до земли Скорпии. Глядит — стоят города новые, неведомые. Там, где прежде лес шумел, нивы раскинулись. Стал тут царевич людей спрашивать, не слыхали ли они, где Скорпия и куда ее дом девался. Отвечают ему люди:
— Как же, слышали! Нашим дедам их прадеды про эти небылицы сказки сказывали.
— Да как же так? Мы же здесь недавно еще проезжали! — дивится царевич. И ну рассказывать, как и что было. Обступили его люди, стоят, смеются, — думают, что он либо бредит, либо завирается. Опечалился царевич, поехал дальше и не чует, что у него русые кудри поседели и борода седая растет.
Вот доехали они до земли Яги-Геонойи. Царевич давай опять людей спрашивать:
— Где Геонойя? Куда ее дом девался?
А люди ему в глаза смеются. Не может никак царевич понять, как за такое короткое время лицо земли изменилось. Огорчился он пуще прежнего и отправился
