видел и слышал Пэн, а за толстым стеклом он не слышал ничего.
Это мой брат.
Одна за другой трубки выдёргивались из тела Пэна с отвратительным чавкающим звуком. Он закричал от боли, и Джейми указал на него рукой и прокричал что-то ещё. Боль утихла, хотя не ушла совсем. Пэн сморгнул мутные слёзы, впервые ясно рассмотрев Джейми. Он видел его страх, а за страхом разглядел его доброту. Его силу.
Это. Мой. Брат!
Я со всей мочи выкрикнул это Пэну. Весь его разум обратился ко мне – исполинский кит заметил лодку посреди океана. Я едва устоял под тяжестью, но не отступил.
Я здесь. Я его младший брат. Прошу, доверься мне.
Его ярость обрушилась на меня, и я не сопротивлялся. Её было неимоверно много, столько мне было не вынести, но я держался за память о Джейми, за его глубину, и где-то рядом ощущал Кай, наполнявшую меня своей силой. Вместе мы приняли гнев Пэна, волна за волной, пока не осталась лишь его подлинная сущность.
Я… благодарен тебе.
На это нет времени.
Я открыл глаза. Весь шум – крики, взрывы, приказы – вернулись с силой приливной волны. Теперь, когда гнев более не распалял Пэна, он стал не таким сильным. А значит, его могли снова пленить. Я указал на аудиторию. Глубоко вздохнул. Я могу. Я должен. И я прочитал простейшее китайское заклинание, которое пришло мне на ум: «Чары сотвори, кожу отбели» – с парой уточнений.
Из аудитории хлынули вопли.
– Надеюсь, я никого не убил… – простонал я.
– Почти, учитывая, что превратил их кожу в цветы, – сказала Кай.
– Я… что? Нет, я сказал «сделай кожу гладкой и длинной». Я подумал, что они запнутся об неё и…
– Не-а. Ты сказал «ху-а» вместо «хуа»[76].
– Ты сказала одно и то же дважды!
– Вот слова истинного лаовая![77]
– О боги, о боги, о боги…
Выглядел я, должно быть, совершенно разбитым, потому что выражение лица Кай смягчилось, и она ласково погладила меня по голове крохотным плавником. Я каким-то чудом нашёл в себе силы сдвинуться с места. Пока я плёлся в аудиторию, в голове мелькали видения одно ужаснее другого. Изувеченные тела лежат по полу, повсюду цветы, их лепестки намокли от крови…
Но когда я вошёл, крови не было. Или, возможно, она была, но я не видел ничего, кроме плотной стены из цветов. Я пробирался через пахучий курган: жасмин, розы, гортензии, подсолнечники, гиацинты – запах множества цветов был таким густым, что сам воздух казался сахарным. Но все были целы. И живы. Да, они погребены под горой цветов, но хотя бы внутренности были на своём месте под кожей. Чёрт побери! Как?
– Всё страньше и страньше, – сказала Кай мне на ухо. – О-о, ты сказал «би» вместо «пи-и»[78]. Ты превратил в цветы стены, а не их кожу. Хитроумно.
В нескольких шагах передо мной высилась особенно высокая груда пионов. Пока я пробирался вперёд, пионы разметало, и Пэн поднялся, словно Левиафан из пучины моря. Он взмыл, увеличиваясь ежесекундно, на его коже вырастали яркие перья всевозможных переливчатых оттенков: пурпурные, алые, как кровь, сияющие золотые, светящиеся синие. С душераздирающим воплем он пробил остатки потолка над аудиторией. На нас посыпались осколки стекла. Стальная балка обрушилась вниз, прямо ко мне. Я не мог двинуться с места и понимал, что сейчас умру…
Громадное крыло опустилось и запросто отшвырнуло балку, словно игрушечную.
– Ничего себе… – выдохнул я. Ничего больше сказать я не успел, крыло подхватило меня, и я успел заметить отчаянно плывущую ко мне Кай, когда меня понесло вверх так быстро, что меня расплющило о твёрдые перья. А затем я встал перед самым большим глазом. Большим, как мой дом. Нет, больше.
Здравствуй, мой тщедушный спаситель. Твоя проделка с цветами дала мне шанс вырваться отсюда. Но, к несчастью, я по-прежнему прикован к твоему забытому богами миру. Мне необходимо знать, какие призывающие обряды применили ко мне, дабы отменить их. Или я могу убить того, кто меня призвал, разорвав тем самым связь.
– Э… привет! – пискнул я. Даже не опутанный ненавистью и гневом, он внушал трепет. – А ты не можешь сам разорвать узы призывающего обряда? Как высшее божество и всё такое.
Пэн фыркнул.
Разумеется, могу. Но узы пресекутся не полностью, и я буду ощущать их вонь. Я хочу полной свободы, чтобы не осталось и тени этого проклятого царства на моём существе.
– Ох. Ладно, о’кей.
Мне следует попросту уничтожить это место. Это заведомо убьёт того, кто призвал меня. Быстро и…
– Э… не надо, пожалуйста! Клянусь, я выясню, какой был использован обряд, или найду того, кто призвал тебя, и ты сможешь заставить его разорвать узы.
Ты уверен, что разумно оставить это место невредимым? Ты видел, чем здесь занимаются.
– Да! – поспешно сказал я. – Пожалуйста, не разрушай кампус! Что ты можешь сказать мне о своём похищении? Ты помнишь подробности?
Я парил в небесах, солнце грело мою спину, а в следующий миг меня призвали. Как только я прибыл, чары ударили по мне со всех сторон – самые жестокие и лиходейские чары. Я потерял сознание. А потом эти иглы – наполненные наркотиками. Они не позволяли мне прийти в сознание. Ты сам видел.
– Я закончу то, что начал мой брат. Я выясню, кто стоит за твоим похищением и какие обряды были использованы, чтобы ты мог полностью порвать узы.
Хм. Возьми это.
Он наклонил величавую голову и выдернул из плеча белоснежное перо. Перо было размером с меня, но, коснувшись моей ладони, оно уменьшилось до размеров моего большого пальца.
Когда найдёшь того, кто заточил меня, сожги перо, и я отзовусь. Когда луна народится вновь, я вернусь. Ежели до той поры ты не найдёшь похитившего меня, я уничтожу это место. Ты ведь знаешь, что я как высшее божество, я не связан простыми законами кармы? Я в своём праве и могу сровнять всё здесь с землёй.
– Когда луна народится вновь. Хорошо, договорились! – пискнул я, пряча перо Пэна в карман.
Не разочаруй меня, малыш.
На этом Пэн покинул меня, и я камнем рухнул с небес, приземлившись на гору гортензий. Пэн улетал, и каждый взмах его крыльев был подобен грому.
Мне на глаза выплыла знакомая фигура.
– Пережил встречу с Пэном, вот как? – сказала Кай. – И все органы на
