чтоб она оставалась там три дня, Лена рассказала так забавно, что мать с отцом даже заулыбались. Сама же она удивилась тому, что еще способна шутить.
Вскоре женщины принялись накрывать к завтраку. Мисак пошел за Дмитрием и на радостях поил его тутовкой сверх меры: то за Арсена, то за Елену, то за родителей — попробуйте отказаться! Потом Елена принесла чемодан и стала раздавать всем привезенные подарки: свекру — пару крепких ботинок на толстой каучуковой подошве и блок сигарет, свекрови и тетке Ануш — по ситцевому халату и по паре легких домашних тапочек, для дома — фарфоровый чайник. Достала электросамовар («Это для Арфик», — сказала она, не глядя ни на кого, но каким-то шестым чувством уловив, что слова ее приняты с одобрением), дюжину чайных стаканов — в доме почти все были побиты, чай пили из старых граненых стаканов из толстого мутного стекла. В конце она извлекла со дна чемодана оставшиеся деньги и положила на стол:
— А эти сто рублей остались…
Мисак посмотрел сперва на жену, потом на свояченицу, недовольно покачал головой и сказал с укором:
— Лена, разве деньги тебе давали для того, чтобы ты привезла их обратно, да?
Елена не смогла скрыть своего смущения, даже покраснела. Недовольство домочадцев, похоже, искреннее, было для нее неожиданностью, хотя в скупости обвинить их было нельзя. Просто ей в этом доме ни разу не приходилось иметь дело с деньгами, поэтому она остерегалась лишних трат — кто знает, как отнесутся…
— Айрик, но что же я должна была делать? Не могу же я просто так разбрасываться деньгами! Да мне и не давали этого делать. Я даже билет на поезд не смогла взять: туда Габриел Арутюнович взял, а обратно — его зять.
— А себе? — спросил Мисак, вставая и несколько даже повысив голос, что с ним случалось редко. — Разве не могла купить что-нибудь, да? Я тебя спрашиваю, ты отвечай! Себе почему ничего не купила, а? Туфли там, одежду какую… Разве мы за это ругали бы тебя, да? Почему молчишь, говори, ругали бы, да?
Никто в этом доме, как уже было отмечено, не отличался пресловутой крестьянской прижимистостью, хотя и знали цену деньгам. И, вероятнее всего, никто и не рассердился бы на Елену, если бы часть этих денег или даже все она потратила бы на себя. Тем не менее несколько преувеличенное недовольство свекра было, возможно, даже искренним, но высказано в расчете на то, что их разговор слушает Дмитрий.
Елена нутром угадала эту невинную игру и решила подыграть свекру:
— Айрик, да мне ничего не надо, у меня все есть! Мама, ну скажите вы ему, а то он мне не верит!
С тем же преувеличенным укором отец покачал головой и посмотрел на Дмитрия:
— Видишь, да, Митя, она всегда так!
Дмитрий, который тоже, конечно же, разгадал эту наивную хитрость, подтвердил:
— Она и дома была такая: с себя снимет и отдаст, отец с матерью все время ругали ее за это…
На большее его не хватило. Он встал, подергал пиджак, который всегда был ему тесен, и сказал:
— Ну ладно, вы тут беседуйте без меня, у вас разговор семейный.
Дима вышел из комнаты, чтобы не выдать себя в том, что расстроен этой неуклюже сыгранной сценой семейного мира и согласия. Он решил было пройтись по окрестностям села, чтобы привести себя в форму, а Елена поднялась к себе, соснуть часок, в поезде почти не спала.
Дмитрий вернулся лишь к обеду. От Елены не утаилось, что он чем-то расстроен, хотя тот и пытался это скрыть. Обедать он отказался, сославшись на то, что утром он, кажется, выпил лишнего.
— Может, ты простудился? — спросила Елена.
— Не знаю, голова что-то побаливает. Лучше я поднимусь, почитаю немного, может, пройдет. У тебя есть что-нибудь почитать?
— Есть. Возьми Верфеля, «Сорок дней Муса-Дага», про геноцид армян в Западной Армении. Великолепная книга. Или Магда Нейман, «Армяне». Это уже про здешних, карабахских армян. Тоже замечательная книга.
— А что-нибудь полегче?
— Там на этажерке поищи, кажется, есть томик Конан Дойля.
— В самый раз для болеющих… А ты что будешь делать?
— Надо кое-что постирать с дороги. А что, я тебе нужна?
— Зачем ты мне?
Ей, конечно, не стоило большого труда сообразить, что Дима утром ушел вовсе не для того, чтобы любоваться красотами местной природы, а просто ему было тягостно сидеть дома и наблюдать этот, как он, наверное, мысленно назвал, глупый фарс. В лучшем случае, как всякий воспитанный и деликатный человек, он мог сделать то, что и сделал, — заставить себя улыбаться, а потом встать и уйти. И сейчас Елена терялась в догадках, этот ли случай был причиной дурного настроения брата или что-то другое.
Час спустя, развесив во дворе постиранное белье, Елена поднялась к себе. Дмитрий, опершись на перила, задумчиво смотрел куда-то вдаль, где синели горы, окутанные вечерней лиловой дымкой. Елена вынесла ему плащ, а сама накинула шерстяной вязаный платок.
— До чего же красиво здесь, вокруг все горы да леса, — произнес Дмитрий, почему-то со вздохом. — Ты к ним скоро привыкла?
— До сих пор не могу привыкнуть!
— Ты что, серьезно?
— Я знаю, что они по-своему красивы, но эта красота меня немного пугает.
Дмитрий откликнулся не сразу. Потом согласно кивнул.
— Да, пожалуй, мрачноватая красота, — сказал он задумчиво. — Особенно ночью. Нашему брату-русаку бывать здесь разве что наездами, да и то не каждый год, иначе от тоски подохнешь.
— Почему? — спросила Елена, слегка насторожившись, пытаясь понять, сказано ли это с намеком или Дмитрий говорит лишь то, что действительно чувствует. — Почему подохнешь?
— А черт его знает, я по себе сужу. Наверное, не то раздолье, не та широта… И все-таки был бы здесь Арсен, махнули бы с ним с удовольствием на охоту вон на тот перевал или что там такое… Ну как он?
— Кто? — Елена не сразу уловила неожиданный переход. — Арсен? Ничего. Работает плотником в мастерской. На хорошем счету, если так будет и дальше, его могут освободить после отбывания половины срока. Он сказал, что есть такой закон. А так… что же, тюрьма — она и есть тюрьма, неволя…
Все это Дмитрий уже слышал час тому назад, и, видно, ничего нового она уже не добавит. Да и что нового она может сказать? Действительно, неволя есть неволя — этим все сказано.
Некоторое время они молчали, каждый занятый своими мыслями. Дмитрий достал сигарету, зажал в зубах, похлопал себя по карманам.
— Кажется, спички забыл внизу.
— Они в комнате. — Елена принесла спички. — Давай я сама тебе зажгу,
