плывут в сторону группы ныряльщиков. Гэвин сразу же замечает сильное течение и на всякий случай берет Оушен за руку, но девочка уже с жадностью рассматривает подводную жизнь. Она высовывает голову из воды, кричит:
— Папа! Смотри!
Он тоже погружается под воду, затем рефлексивно притягивает к себе Оушен. В море вокруг них собрались сотни рыб. Крупных рыб. Жирных, перекормленных переростков. К ним устремляется агрессивная на вид рыба-попугай с рядом острых, как бритва, зубов, нарезает круги вокруг их ног. Гэвин оглядывается по сторонам и видит, что ныряльщики бросают в воду кусочки бананов и сыра. Рыбы берут корм прямо из рук людей.
— Эй! — возбужденно кричит им пожилой голландец, стоящий по пояс в воде. В восторге от ажиотажа, который его банан произвел в рыбьей стае, он протягивает Оушен кусочек. — Хочешь покормить рыбок, девочка?
Гэвин не успевает остановить дочку. Оушен снова опускает голову в мутную воду, держа кусок банана перед собой как полицейский жезл. В следующую секунду два десятка жирных серебристых рыб уже несутся к ней, ощерив зубы.
— Папа! — визжит она.
— Хорошо, хорошо, — одобрительно кивает голландец, поднимая кверху большой палец.
— Нет! — Гэвин выдергивает дочь из воды, прижимает к груди.
— Аааааа! — Она поднимает руку, в ужасе глядя на свой окровавленный палец.
— Вы что, идиот?! — кричит он голландцу. — Не знаете, что рыб кормить нельзя? Это же дикие создания, дикие, понимаете? Оставьте их в покое!
Голландец растерянно смотрит на него.
— Это же просто рыбки… — мямлит он.
«Боже, дай мне сил!» — Гэвин неуклюже выбирается на берег, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на голландца с кулаками. У него на руках заплаканная Оушен причитает: «Больно, мамочка!»
Добравшись до своего места, сбрасывает маску, ласты, усаживает дочку, осматривает палец — к счастью, ничего страшного, только царапина. Он целует пальчик, дует на него, заматывает в уголок полотенца.
— Ну что, ду-ду, уже не так больно?
Она кивает, но ее личико все еще дрожит от слез и испуга.
— Папа, что случилось с теми рыбками?
— Они стали жадными. Рыб не следует кормить бананами и сыром, любовь моя.
— Папа, я же не знала.
— Ничего страшного, конечно ты не знала. Но, наверное, нам лучше уехать.
Оушен кивает, вопросы роятся на ее лице. Она снова пытается понять, как устроена жизнь, и снова он не может ей помочь. Гэвин прижимает к себе дочку, впервые после отъезда из Тринидада жалея, что рядом нет жены, его спокойной разумной половинки. У Клэр были ответы на все вопросы. Сейчас она быстро разобралась бы в ситуации, растолковав им обоим непонятное.
Они возвращаются назад вдоль восточного побережья. У всех островов А.В.C. одинаковая береговая линия — изрезанная недружелюбным морем, неспокойным, грозящим им белыми шапками на волнах. Земля на этом безлюдном побережье Арубы состоит из твердых вулканических пород, в которых вода промыла арки и пещеры. Суровое море даже вырезало в скалах естественные мосты, они как раз проезжают мимо одной такой обрушившейся ажурной конструкции. На каждом из островов присутствует эта двойственность — гламурный карибский запад противостоит дикому, суровому востоку. С одной стороны — пляжи, туристы и сноркелинг, с другой — засасывающие водовороты и острые камни.
Он думает о Клэр, ее нелюбви к воде, бледной коже и морской болезни, ее естественном стремлении оставаться на суше. Сейчас он вернулся в свою стихию, — но только потому, что она первая улизнула в неведомую страну, погрузилась в себя. А ведь он прекрасно помнит, почему когда-то бросил море, дававшее ему непередаваемое ощущение близости к стихии: чтобы быть с ней. С его приземленной, крепко стоящей на ногах Клэр, рожденной быть матерью.
Он начинает замечать странные каменные конструкции, раскиданные вдоль всего побережья. Десятки плоских камней уложены друг на друга, как тотемные столбы. Эти сооружения явно рукотворные, они напоминают каменные за́мки, которые мог бы построить ребенок или чертенок — ночью, из озорства. Некоторое время они с удивлением рассматривают эти удивительные сооружения, чернеющие на фоне бурного моря, и в конце концов, увидев у изгиба дороги мужчину с тачкой, копающего землю недалеко от своего пикапа, останавливаются.
— Простите, можно вас на минутку? — Гэвин высовывает голову в окошко.
Мужчина поворачивается к нему, вытирает пот со лба.
— Извините, что отвлекаю. Мы не местные… Просто нам стало интересно, что это за каменные замки?
— Какие еще замки?
— Я имею в виду странные нагромождения камней, расставленные по всему побережью.
— Ах, эти! — Мужчина машет рукой. — Это туристы строят.
— Зачем?
— Их привозят сюда на автобусах, рассказывают, что на Арубе такая традиция.
— Строить каменные замки?
— Да. Якобы замки приносят удачу в казино. Так туристы тратят больше денег.
— Это что, местная шутка?
— Точно.
Гэвин смеется. Действительно смешно. Поделом этим набитым деньгами богатеям, приплывающим из Америки на огромных лайнерах!
Они едут дальше мимо заброшенного золотого прииска, крошечной часовни на берегу моря, въезжают в бедняцкий квартал. Дворы здесь — настоящие помойки, видно, семьи тащат в дом что ни попадя. В одном дворе стоит явно украденный из магазина манекен, одетый в белую мини-юбку и красную бархатную накидку с капюшоном, видимо изображающий Санта-Клауса. Рядом, среди разросшихся кактусов, с которых свисают елочные игрушки, устроена настоящая сцена Рождества, украшенная высохшими коричневыми банановыми листьями и пластмассовыми фигурками. Ряд пластмассовых пупсов, одетых в накидки из малиновой и фиолетовой фольги, охраняет ворота.
— Папа, остановись, пожалуйста! — просит Оушен.
— Конечно.
Девочка с трепетом оглядывает странный дом.
— Мы сюда переезжать не будем! — на всякий случай твердо заявляет Гэвин.
— Папа, кто здесь живет?
— Люди.
— Американцы?
— Нет.
— А кто тогда?
— Наверное, свободные художники. Или те, у кого крышу совсем снесло.
— Когда я вырасту, у меня будет такой дом.
— Когда заведешь себе бойфренда?
— Да. Мои бойфренды тоже будут стоять на улице. В таких же красивых костюмчиках.
— Что, все?
Оушен смеется:
— Да, все.
— Сколько же бойфрендов ты заведешь?
— Десять.
— Зараз?
— Да.
— И ты нарядишь их в костюмы и поставишь на улице возле дома?
— Да.
Он фотографирует ее рядом с манекеном в короткой юбке. Оушен шесть с половиной лет, но она уже выработала жизненную программу. Она станет королевой собственного царства, поселит во дворе женихов в униформе из цветной фольги.
— Ладно, нам пора домой, русалка.
— На яхту?
— Да.
— Я люблю нашу яхточку, папа.
— Я рад. Но нам надо хорошенько прибраться до приезда нового члена команды.
— Фиби?
— Да.
— Она мне нравится, папа.
— Мне тоже.
— Она настоящий моряк?
— Да.
— И у нее татушки. Мама не сделала бы себе татушки.
— Никогда в жизни не стала бы.
— Интересно, у Фиби есть мама?
— Полагаю,
