Екатерина Кубрякова
Петербургские дома как свидетели судеб
Обращение к читателю
Задумывались ли вы, идя привычным маршрутом от работы до дома, посещая банк и поликлинику, сидя на концерте в богато украшенном отреставрированном зале, что где-то здесь, в параллельной петербургской реальности, проходит другая жизнь — истории людей, которые в этих самых стенах любили, страдали, чувствовали? Смотрели в те же окна и видели тот же вид?
Ступеньки, по которым вы поднимаетесь, слышат стук стертых каблуков Ахматовой. За вашим столиком в кафе сидит перед дуэлью Пушкин, а в здание метро, куда вы забегаете, погруженные в свои мысли, вместе с вами влетает императрица, спешащая на бал. За тот же камень, о который вы споткнулись сейчас, спотыкается убегающий от своих убийц Распутин, а раскидистое дерево, под которым вы прячетесь от солнца, поливает Екатерина II, обдумывая письмо Вольтеру.
Эта книга о домах как свидетелях судеб, о Зазеркалье, в котором в этот самый момент происходят тысячи историй на том месте, где сейчас стоите вы. Стены старых петербургских домов сохранили образы своих героев, реальных и вымышленных…
Вот и мы, спустя десятки и сотни лет, стоит лишь потянуть за зыбкую нить времени, сможем услышать их тихие и звонкие, резкие и мягкие, печальные и радостные голоса, доносящиеся из распахнутых окон.
Дома немецкой лютеранской церкви св. Петра
(1832 г., архитектор Е.Т. Цолликофер; Невский пр., 22 и 24)
«Дома для нас праздничным днем была середа. И почему? Батюшка в этот день обыкновенно обедал не дома, а у некоей мадам Михельц, богатой, умной, образованной вдовы немецкого купца, жившей в довольстве и добре на Невском проспекте, в доме Петровской церкви. Она собирала у себя по средам хорошую компанию, преимущественно мужчин, потчевала их хорошим обедом и находила удовольствие в их беседе. Все старались ей угождать, прислушивались к ее желаниям и т. п., особенно по той причине, что она, не имея ни детей, ни других родственников, давала знать, что раздаст после смерти свое имение своим приятелям и знакомым…
Нрав моего отца был так неровен, что мы считали тот день счастливым, когда обедали без него»[1].
В одном из этих двух домов, где в XVIII веке жили в основном немцы, так как принадлежали они лютеранской церкви, стоящей рядом и ныне, проходили эти странные званые обеды, которые посещал отец будущего писателя Николая Греча.
Невский проспект, 22 и 24
40-летний Иван Греч работал секретарем в Сенате и имел чин надворного советника. Этот статус давал потомственное дворянство, но не финансовое благосостояние. К тому же в отце, воспитанном на «бестолковых предрассудках немецкой старины, приправленных приметами русских и чухонских кухарок»[2], сочетались «буйная голова» с «добрым сердцем»[3]. В 1800 году, когда ему было 46, а сыну его Николаю — 13, его уволили из Сената без объяснений, и тут, как чудо, всплыло обещанное наследство мадам Михельц.
Она выполнила обещание и разделила поровну состояние между всеми «середовыми гостями». Выдача наследства заняла несколько лет (удостоверялись в отсутствии родни), и никто уже не надеялся получить плату за свою «дружбу». Однако за год до смерти Ивана, когда семья терпела нужду, долгожданный подарок поправил положение.
Два дома по бокам от церкви были изначально, еще в деревянном исполнении, симметричны. При эксцентричной вдове Михельц, жившей здесь до 1790-х годов, дома-близнецы уже каменные, а в 1830-х годах приобрели знакомый нам вид, правда были 3-этажными. Первый этаж занимали магазины (аптека в доме № 22 существует до сих пор). Различались дома нумерацией квартир: в 24-м — четные, в 22-м — нечетные.
В книжную лавку приходил сюда и Пушкин с другом, уже 45-летним Николаем Гречем. Возможно, бывая здесь, тот вспоминал отца, заходившего в те же двери к старой немке, деньги которой когда-то помогли ему закончить учебу.
Литература
Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.: Книга, 1990.
Кириков (и др.). Невский проспект, 2004.
Кириков (и др.). Невский проспект, 2013.
Мазаев М.Н. Греч, Николай Иванович И ЭСБЕ. Т. 18. СПб., 1893.
Высшие женские Бестужевские курсы
(1890 г., архитектор А.Ф. Красовский; В.О., 10-я линия, 33–35)
«30 ноября (1894 г.).
Чем ближе приближается день моего совершеннолетия — тем чаще приходится слышать разговоры о моем будущем…
Недавно был у нас дядя… купец… «Вы желаете учиться?» — спросил он меня… добродушным тоном. Я молчала, но мама тотчас рассказала за меня, что я ужасная дочь, и т. п. «Совершенно лишнее дело идти вам на курсы, — авторитетно согласился с ней дядя, — туда идут те, кто без средств, а вам на что?» Этого возражения я не ожидала, но если дядя как человек коммерческий переводил разговор на практическую почву, я решилась взять ему в тон: «С какой же стати мне жить весь век, сложа руки?»…Но дядя стоял на своем: «Если желаешь трудиться — набери ребятишек и учи их грамоте… Замуж надо тебе, вот что…»…
Так он и уехал от нас…, очень сожалея о том, что у нас нет отца, который… не дал бы нам… забрать подобные опасные идеи в голову и выдал бы нас замуж за «хороших» людей…
В. О., 10-я
