вскоре снова стягивался за спиной машины, и мне тоже вспомнилась одна ночная поездка, совсем не похожая, казалось бы, на ту, о которой только что рассказала Юля, но полная столь же сильного страха. Мы приехали с мамой в Киргизию; после развода с моим отцом она так и не вернулась к спокойной радостной жизни – стала пуглива, нервна, депрессивна. Сочувствуя, ей дали от Института культуры, где она преподавала на первом и втором курсах, путевку в дом отдыха на берегу озера Иссык-Куль: путевка захватывала одиннадцать дней августа и неделю сентября. Маме декан разрешил опоздать. Мне было семь, и я должна была пойти уже во второй класс. Тоже опоздав на неделю.
Поезд приехал ночью, плутать по городу в поисках гостиницы маме показалось опаснее, чем взять такси и сразу поехать в дом отдыха. Интернета и навигаторов еще не было – и представить маршрут полностью от вокзала до пункта назначения мама не могла. Нас повез крупноглазый киргиз, я помню этот путь и сейчас: дорога становилась все круче, мы забирались все выше, а вокруг был такой мрак, которого я, родившаяся и жившая в городе, полном разноцветных огней, зазывающих ярких витрин, моргающих уличных фонарей, желто-оранжевых сот многоэтажек, не видела никогда.
И мама вдруг впала в панику.
– Куда вы нас везете?! – спрашивала она тревожно. – Почему так долго?! Я чувствую, вы везете не по той дороге! Вы нас куда-нибудь завезете!
– Мама, – громко говорила я ей (мы сидели на заднем сиденье рядом), – дядя хороший, он нас никуда не завезет, мы едем в дом отдыха.
Я почему-то чувствовала, что говорить нужно громко, чтобы водитель слышал слова ребенка. Возможно, у него у самого была дочка, моя ровесница, и он потому не смог бы обидеть меня, а значит, и маму, которая насчет маршрута, как я сейчас понимаю, была права: водитель изменил его с личной целью. Внезапно в темноте показалась горная деревня, машина подъехала к одному из домов, в котором не светилось ни одного окна, но горел крохотный фонарь у ворот, и остановилась.
– Куда вы нас привезли?! – запаниковала еще сильнее мама.
– Дом здесь, – сказал киргиз, до этого не проронивший ни слова.
Минут через пятнадцать (видимо, перекусив) он вышел и вынес мне целую кошелку прекрасных красных яблок.
– Спасибо, – поблагодарила я.
Мы поехали дальше. И через полтора часа были уже у ворот дома отдыха. Когда мама расплачивалась с водителем, я сказала, и снова громко, чтобы он слышал: «Я же тебе говорила, мама, дядя хороший!»
С тех пор, если мне снятся красные крупные яблоки, значит, опасность мнимая и все обойдется.
* * *
Озеро потрясло меня. Оно ведь огромное, как море. Днем стояла жара, мы загорали и купались, а вечером становилось так холодно, что мама вынуждена была купить мне в каком-то недалеком местном магазинчике демисезонное пальто: из теплых вещей с собой у меня была только легкая куртка с капюшоном. Такой контраст погоды в конце августа – начале сентября на высокогорье у Иссык-Куля никого не удивляет, кроме приезжих: днем жарко, ночью холодно!
Мама нашла тут же ровесницу с дочкой, которая была старше меня на два года, и бесконечно пересказывала ей историю испорченных отношений с мужем и последовавшего за этим развода. Та, в свою очередь, видимо, делилась чем-то своим. Мне не нравилось, что обе они снимали бюстгальтеры и загорали топлес, слегка прикрываясь махровыми халатами, когда мимо кто-нибудь проходил. Видимо, пуританство у меня в крови – но точно не по маминой линии!
Загорая и болтая, обе мамы абсолютно не обращали на своих дочерей – меня и Катю (так звали девочку) никакого внимания. В результате я обгорела до высокой температуры и сползающих слоев кожи, а главное, нас чуть не унесло с Катей в резиновой лодке. Когда мамы нас хватились, мы уже видели берег совсем не с близкого расстояния и обе сильно испугались. Нас быстро догнала моторная лодка спасателя и вернула на берег.
Но больше самого озера меня потрясло, что за ним вдалеке из-за линии горизонта синей неровной полосой вставали горы.
И мама сказала:
– Это Тянь-Шань.
Тянь-Шань, повторила я. И что-то древнее, из какой-то давней неведомой жизни наплыло на мое сознание, как наплыли облака на дальние вершины гор, мне почудилось, что я знаю Тянь-Шань, что когда-то я очень сильно любила эти горы, и странное видение мелькнуло передо мной, как мелькает в пустыне фата-моргана: в крохотных туфельках, в платье с зеленым драконом, извивающимся вдоль талии на шелковом поясе, стою у окна и смотрю на Тянь-Шань, и горы не так далеки, как сейчас, а возвышаются совсем-совсем близко.
Мамина подруга и Катя уехали раньше, и моей маме стало скучно. Она каждый вечер ходила в кино, иногда оставляя меня в нашем номере (когда фильм был, как сейчас пишут, «16+»), а иногда брала с собой. И третьим сильным потрясением после Иссык-Куля и Тянь-Шаня стал фильм «Иоланта», в котором не говорили, а пели. Когда мы вышли из кинотеатра дома отдыха и брели по центральной аллее, мне казалось, что поет каждый самый прозаический предмет, попадающийся нам по пути: скамейка, оставленная кем-то на ней газета, еще полная цветов клумба, и, конечно, каждый цветок, и даже столб с доской, на которой приклеены объявления. И сама я на вопрос мамы, хочу ли я спать или можно еще немного побродить, ответила пением: ко-о-онечно-о-о, мо-о-ожно-о-о еще-о-о погу-у-у-улять. Мама улыбнулась. Мой дед, бабушка рассказывала, часто играл с ней дома в оперу: он ведь учился в Московской консерватории. У тебя приятный голосок, спой какую-нибудь песенку.
Но я тут же замолчала испуганно, потому что вспомнила: я ведь Курганова, а всем Кургановым медведь на ухо наступил.
На следующий день, сразу после завтрака, мы поехали на машине с одним из отдыхающих и его женой в горное село покупать яблоки: бабушка наказывала, когда мы уезжали, чтобы мама привезла яблок с собой – и чтобы не меньше большой сумки! По пути нам встретился старый киргиз на сером ослике, он походил на Ходжу Насреддина, нарисованного на обложке одной из книг, которую я еще не читала, но уже успела пролистать; а в самом селе, утопающем в яблоневых садах, прямо на дороге, в пыли, какие-то оборванные чумазые дети во что-то играли друг с другом; такая же оборванная старуха киргизка провела нас в сад, и мы набрали яблок прямо с деревьев. Ветви клонило к земле от тяжести красных и желтых плодов, а вдалеке за селом тонули в белых яблоневых цветах облаков синие вершины гор.
– У них даже баи сохранились высоко в горах, – сказал на обратном пути сосед по дому отдыха.
И я запомнила его слова. Баи? Кто это? Ну, богачи, ответила мама, когда вечером мы с ней ели яблоки, сочные и сладкие.
– Богачи? Как в сказках?
– Да.
– А почему они здесь сохранились?
– А разве эти места: горы, Иссык-Куль, такой свежий, пьянящий воздух – не похожи на сказку? Они и есть сказка!
Мамин ответ меня удовлетворил вполне.
* * *
Через два дня мы уезжали – сначала автобусом, потом поездом. На этот раз мы ехали днем, и я видела горную дорогу, которая, в конце концов, меня усыпила. В автобусе с нами оказалась рядом молодая семейная пара: Таня и Коля. Черноволосые и черноглазые, они так хорошо и весело разговаривали со мной, что я уснула, положив голову на колени не к маме, а к Тане и так проспала несколько часов. В ковыляющем по горной дороге стареньком автобусе
