уже давно не била изо рта радостного каменного дельфина. Тёмная, зацветшая вода стояла в огромной бетонной раковине, на дне росли водоросли.
— Здравствуй, весёлый дельфин! — произнесла Вера и тут же вспомнила цветок дельфиниум из Ольгиного сада.
«Оля равнодушна к фонтанам и вообще к воде… плавает всегда неохотно… поэтому и заросло всё так… жаль… а всё-таки, почему люди так часто убивают? Der Wille zur Macht?»
Она смотрела на зелёную воду. Из неё на замшелый край раковины выпрыгнула лягушка. И застыла, словно каменная.
«Чует грозу.»
Вера пошла вокруг фонтана.
«Мы называем убийство преступлением… пре-ступление… преступить черту… но кто проложил её? Бог? Люди начали убивать сразу, как только появились… библейская жизнь — сплошь убийства. Каин сразу забил Авеля ослиной челюстью… но даже если, как Петя, верить в эволюцию, то человекообразные тоже убивали… убивали себе подобных… как та самая кость Кубрика… раз — и полетела… и уже это космический корабль… а началось с убийства.»
— Но почему же их так много?! — Вера стукнула книгой по замшелому бетону раковины.
«Есть вещи, которые ускользают от моего понимания.» — Ich verstehe gar nichts.
Лягушка сидела на камне. В тёмной воде показалась маленькая рыбка.
«Глебушка говорил вчера, что с утра пойдёт на рыбалку… на ближний пруд… а может, на запруду? Это три версты… под грозу попадёт.»
— Ах ты! — Она быстро пошла к дому.
«Промокнет… да и молнии тоже…»
И, словно следуя её мысли, сверкнуло вверху. И через несколько секунд ударило, раскатилось грозно, глухо.
— Глебушка!
Вера побежала к дому.
«Кто знает, куда он пошёл? Семён! Они же с ним часто стреляют…»
Она свернула в большой сад, но знакомых фигур садовников там не оказалось.
— Где же они?
Она побежала между молодыми яблонями, потом между старыми.
— Семё-ё-ён! — звонко крикнула она.
А наверху так вспыхнуло и тут же ударило, что она остановилась, прижимая книгу к груди.
«Они у себя в домике… но туда ещё бежать и бежать… в конец сада… нет… не успею…»
— На конюшню!
Она бросилась на конюшню. Снова налетел ветер — сухой, яростный, с пылью и песком. Прикрыв лицо книгой, как козырьком, она бежала, глядя под ноги. Конюшня с домом конюха были за скотным двором. Здесь всё было в пыли и в сухих коровьих лепёшках. Вера побежала вдоль скотного.
«Какой же длинный… длинный…»
Запыхавшись, взбежала по узкому крыльцу конюха, рванула ручку обитой дерматином двери, вошла в тёмное, пахнущее деревенской избой пространство.
«А если уехал? Не должен вроде… некуда…»
Бородатый щуплый конюх сидел в темноте избы за столом возле печки и пил чай. Его маленькие глазки с испугом уставились на вошедшую Веру, руки замерли с блюдцем на весу.
— Тимофей… — выдохнула она, переводя дыхание.
Конюх стал подниматься из-за стола, держа блюдце с чаем.
— Тимофей… запрягайте коляску, поезжайте к запруде за Глебом.
Конюх открыл маленький рот. И не двигался. Снаружи снова ударил гром.
— Поезжайте! — выкрикнула Вера.
Он быстро поставил блюдце, рванулся из-за стола, опрокидывая стул, и пробежал мимо Веры так, словно её и не было в этой тёмной, пахнущей печкой и квашнёй избе. Пробегая, он задел плечом книгу, и та выскользнула из Вериных рук и упала на пол. Не поднимая её, она вышла из избы.
Снаружи совсем стемнело и с неба потянуло холодом. Конюх исчез в воротах конюшни. Вера поспешила туда, сдерживая себя.
«Всё хорошо… всё хорошо…»
Когда вошла, он уже подводил каурого жеребца к коляске, держа в левой руке хомут. В конюшне всегда пахло одинаково — сеном и лошадьми.
— Гроза идёт сильная, — заговорила Вера, беря себя за локти. — А Глебушка на рыбалку ушел.
— Ясное дело… — пробормотал Тимофей, ловко начиная запрягать.
— На запруду.
— На запруду? Там дерев нетути, укрыться негде. На нашем пруде-от липы, а тама — гольё.
Он быстро запряг, надвинул на коляску верх из прозрачного пластика, вскочил на облучок, подобрал вожжи, выдернул короткий кнут из латунного раструба.
— Примитесь, барыня!
Вера посторонилась. Конюх громко чмокнул губами, шлёпнул вожжами жеребца по спине. Тот сразу взял резво, и коляска выкатилась из конюшни.
Вера вышла следом. На дворе было темно, как ночью. Ветер стих, и вокруг стояла предгрозовая тишина.
«А точно ли Глебушка на запруде?»
Вера остановилась возле распахнутых ворот конюшни.
«А если он на ближнем?»
— Кто знает?
Она пошла вдоль скотного двора и хлева.
«Что он сказал за завтраком… пойду половлю с Митяйкой… но куда? Митяйка наш деревенский… до запруды три версты… они там ловили третьего дня, поймали всего пару карасиков… пойдут ли они опять туда?»
— Вряд ли. На наш пруд пошёл!
«Там встанут под липы, переждут… а если ливень долгий? Надо пойти к нему… Тимофей не догадается туда завернуть… или догадается?»
— Всё равно! Пойду!
Вера побежала к дому. Крикнула:
— Даша!
Никто не отозвался.
«На кухне, Борису помогает.»
Она взбежала по лестнице, открыла застеклённую молочным стеклом дверь, выхватила из корзинки возле вешалки самый большой зонт, присела, сунула туфельки в серые боты, застегнула большие чёрные кнопки. Сбежала по лестнице и быстрым шагом поспешила к пруду.
Ближний пруд находился за Бородатым бором. Это был остров старого, замшелого ельника с поваленными гниющими стволами, огромными мшистыми пнями, поросшими поганками, с горами хвороста, который никому не был нужен — в доме топили исключительно берёзой и ольхой.
В сгустившемся сумраке старый бор встал перед Верой совсем тёмной, беспросветной стеной. И сверху упала первая капля. Затем — вторая, третья. Тяжёлые капли стали падать вокруг на притихший мир.
Вера вошла в бор. В нём стояла темень непроглядная. И было сухо, несмотря на кочки тёмно-зелёного пушистого мха. И никакие капли тут не падали. Держа в руке нераскрытый зонтик, Вера пошла по тропинке, мягкой от мха и опавших еловых игл. Боты её ступали как по бабушкиной пуховой перине, на которой маленькая Верочка любила попрыгать, а потом упасть навзничь. Шишки в изобилии валялись вокруг.
Вера вспомнила их рождественскую ёлку с серебристыми шишками.
«В лесах игрушечные волки глазами страшными глядят… он точно на ближнем…»
В бору было очень темно. Только поганки да грузди белели в сумраке. Вера пошла быстрей, огибая знакомые пни и переступая через знакомые стволы полусгнивших деревьев. Мягкий мох колыхался под ногами. Вдруг наверху полыхнуло так, что высветило белым весь бор изнутри, со всеми елями, с каждой веткой и хвоинкой. И ударило — мощно, раскатисто.
«Никогда грозы не боялась… почему?»
— Вот почему, — произнесла Вера, переложила зонтик в левую руку, а правой перекрестилась на ходу.
Наверху послышался шум,
