После завтрака Келтэн и Спархок поднялись на палубу подышатьсвежим воздухом. Они стояли у левого борта, опираясь на поручни, и смотрели,как проплывает мимо южное побережье Каммории. Дул сильный попутный ветер, икорабль, расправив белые паруса, вел небольшую флотилию по испещренному белымибарашками пены морю.
– Капитан говорит, что около полудня мы пройдемМирискум, – сказал Келтэн. – Мы движемся куда быстрее, чемрассчитывали.
– Попутный ветер, – согласился Спархок. – Кактвоя спина?
– Ноет. Я покрыт синяками от бедер до шеи.
– По крайней мере, ты хоть держишься прямо. Келтэнотозвался угрюмым ворчанием.
– Миртаи очень прямолинейна, верно? Я все еще не знаю,как с ней быть – я имею в виду, как нам к ней относиться? Она ведь женщина.
– А, так ты заметил?
– Очень смешно, Спархок. Я хочу сказать, что с нейневозможно обращаться как с женщиной. Она ростом с Улафа и, похоже, ожидает,что мы сочтем ее своим товарищем по оружию.
– Ну и что же? – Это противоестественно.
– Считай Миртаи особым случаем, Келтэн. Я именно так иделаю. Это куда проще, чем спорить с ней. Хочешь выслушать совет?
– Смотря какой совет.
– Миртаи считает своим долгом опекать и защищатькоролевское семейство и, похоже, включает в это понятие и камеристку моей жены.Я от всей души советую тебе придержать свои естественные порывы. Мы не до концапонимаем Миртаи и не знаем, насколько далеко она может зайти. Даже если Алиэнкак будто поощряет тебя, я бы на твоем месте не шел ей навстречу. Это можетоказаться опасным.
– Но я нравлюсь этой девушке! – запротестовалКелтэн. – У меня хватает опыта, чтобы понять это.
– Может быть, ты и прав, но я не уверен, что для Миртаиэто что-нибудь меняет. Ради меня, Келтэн, оставь девушку в покое.
– Но другой на корабле нет!
– Переживешь. – Спархок обернулся и увидел, что укормы стоят патриарх Эмбан и посол Оскайн. Эти двое были странной парой.Патриарх Укеры на время путешествия сменил рясу на коричневую куртку поверхпросторного неброского одеяния. В ширину он был немногим меньше, чем в высоту,округлое лицо покрывал цветущий румянец. Оскайн же был хрупкого и гибкоготелосложения, и его кожа отливала бронзой. Мыслили они, однако, очень схоже, иоба были заядлыми политиками. Спархок и Келтэн присоединились к ним.
– В Тамульской империи вся власть исходит от трона,ваша светлость, – объяснял Оскайн. – Все делается только по ясному инедвусмысленному приказанию императора.
– А у нас в Эозии, ваше превосходительство, приняторазделять ответственность, – отозвался Эмбан. – Мы выбираемподходящего человека, говорим ему, что нужно сделать, а уж подробности на егосовести.
– Мы пробовали так делать, но с нашимисоотечественниками этот способ не срабатывает. Наша религия довольноповерхностна и не поощряет, как ваша, идеи личной верности.
– И вашему императору приходится принимать всерешения? – недоверчиво переспросил Эмбан. – И как только он успевает?
Оскайн улыбнулся.
– Нет-нет, ваша светлость. Повседневные решенияпринимаются согласно обычаям и традициям. Мы, тамульцы, верим в силу традиций иобычаев. Это один из самых наших серьезных недостатков. Едва тамулец выходит запределы традиции, он вынужден импровизировать, и уж тогда-то он и попадает внастоящую переделку. Все его импровизации почему-то направляются его личнымиинтересами, и мы убедились, что лучше всего не поощрять этих потуг насамостоятельные решения. Кроме того, император изначально всемудр и всезнающ,так что лучше всего оставлять принятие решений на него.
– Стандартные определения не всегда бывают точными,ваше превосходительство. «Всемудрый» может означать что угодно в применении ксамым разным людям. У нас ведь тоже есть свой «всемудрый», но мы предпочитаемговорить, что нашего архипрелата ведет голос Бога. Впрочем, бывали у нас впрошлом и архипрелаты, которые отличались незавидным слухом.
– Мы тоже заметили нечто подобное, ваша светлость.Определение «всемудрый», похоже, и впрямь многозначно. По правде говоря, другмой, время от времени у нас встречаются чудовищно тупые императоры. Впрочем, внынешние дни нам повезло. Император Сарабиан отличается умереннойобразованностью.
– И что же он за человек? – с интересом спросилЭмбан.
– К несчастью, он не человек, а воплощение своеготитула. Он такой же пленник обычаев и традиций, как и все мы. Ему приходитсяговорить протокольными фразами, так что узнать его поближе почтиневозможно. – Посол улыбнулся. – Визит королевы Эланы, пожалуй,ввергнет его в более человеческое состояние. Он будет вынужден обращаться сней, как с равной – по политическим мотивам, – а его с детства растили втвердом убеждении, что равных ему нет. Надеюсь, ваша красавица-королева будет сним помягче. Мне он по душе – во всяком случае, был бы по душе, если б мнеудалось продраться через все формальности – и будет очень грустно, если онаскажет что-нибудь этакое, отчего у него разорвется сердце.
– Элана всегда точно знает, что она говорит и делает,ваше превосходительство, – заверил его Эмбан. – Мы с вами сущиемладенцы рядом с ней. Спархок, можешь не передавать ей эти мои слова.
– Сколько будет стоить мое молчание, вашасветлость? – ухмыльнулся Спархок. Эмбан испепелил его взглядом.
– Чего нам следует ожидать в Астеле, вашепревосходительство?
– Вероятно, слез, – ответил Оскайн.
– Прошу прощения?..
– Астелийцы весьма чувствительные люди. Они способныразрыдаться, уронив носовой платок. Их культура весьма напоминает пелозийскую.Они утомительно набожны и неисправимо консервативны. Сотни раз им былодоказано, что крепостное право – отсталое и неэффективное установление, но онипо-прежнему сохраняют его – главным образом при молчаливом потворствесамих крепостных. Астелийские дворяне не привыкли утруждать себя, а потому неимеют понятия о пределах человеческой выносливости, и их крепостные пользуютсяэтим совершенно бесстыдно. Говорят, астелийский крепостной способен лишитьсячувств от измождения при одном только слове «жать» или «копать». Слезливыедворяне мягкосердечны, так что крепостным почти всегда удается улизнуть от этихтягостных обязанностей. Западный Астел – дурацкая страна, населенная дураками.Восточнее, впрочем, заметны перемены к лучшему.
– Будем надеяться. Не знаю, сколько глупости я смог бывынести…
