достает поддон, на что Мария качает головой.
— Черт возьми, нет. Если вы поднесете эту штуку ко мне, у нас возникнут проблемы. Я могу встать.
— У вас есть трубки для отвода крови из ноги и катетер, — заявляет медсестра. — Когда вам понадобится опорожнить кишечник, вам придется воспользоваться поддоном. — Она ободряюще улыбается Марии. — Мы будем осторожны, насколько это возможно.
Глаза Марии вспыхивают паникой, и это заставляет меня подойти ближе и взять ее за левую руку, но она отстраняется.
— Выйди из комнаты, — шепчет она напряженным голосом.
— Малыш...
— Вы оба! Уходите! — она повышает голос.
— Я дам вам минутку, — бормочет медсестра.
Когда мы одни, Мария не смотрит на меня и раненой рукой сталкивает поддон с кровати. Ее глаза темнеют от боли, черты лица напряжены, дыхание прерывистое.
— Уходи, — стонет она.
— Нет. — Я сажусь и кладу руку на подушку рядом с ее головой. Взяв ее за подбородок, я заставляю ее посмотреть на меня. — Я никуда не уйду. Я буду здесь, рядом с тобой, на каждом шагу этого пути.
Она пытается отвернуть свое лицо, в результате чего я обхватываю ее щеки обеими руками, чтобы удержать ее на месте.
Стыд наполняет ее глаза, ее брови хмурятся.
— Я не могу... — Она издает тихий всхлип. — Это унизительно.
Я прижимаюсь нежным поцелуем к ее дрожащим губам.
— Я люблю твою упрямую гордость, и знаю, что это будет трудно, но позволь мне помочь тебе. Это то, в чем мы поклялись, Мария. В болезни и в здравии.
— Нет, — хнычет она. — Я никому не позволю подтирать мне задницу, особенно тебе. — Она закрывает глаза, отказываясь встречаться со мной взглядом. — Мне нужна моя мама.
Как бы мне ни хотелось затронуть эту тему, речь идет не обо мне.
— Я позвоню ей.
Я отстраняюсь и набираю номер тети Беллы.
Как только она отвечает, сразу спрашивает:
— Что-то случилось?
— Мария хочет, чтобы ты приехала в больницу. — Я ухожу, чтобы Мария не слышала разговора. — Была затронута тема дефекации, и она плохо с этим справляется.
— Я уже еду.
Мы заканчиваем разговор, и я возвращаюсь к кровати.
— Она будет здесь с минуты на минуту.
Мария просто кивает, ее левая рука сжимает простыни в кулак.
Я сажусь в кресло и накрываю ее руку своей.
— Я хочу заботиться о тебе, amore mio. Всеми возможными способами.
Она отворачивает от меня свое лицо.
— Нет.
— Я люблю тебя.
Ее голова поворачивается ко мне, в ее глазах светится гнев.
— Да, пока тебе не придется вытирать мою задницу. Это самый быстрый способ убить романтику.
Когда я начинаю что-то говорить, она качает головой и бросает на меня умоляющий взгляд.
— Пожалуйста, Лука. Даже не говори об этом. Это убивает меня.
Я встаю и целую ее в лоб.
— Я сделаю для тебя все, что угодно, но я не собираюсь позволять тебе страдать в одиночку. Я имел в виду именно это, когда сказал, что буду здесь на каждом шагу пути.
Тетя Белла врывается в палату в сопровождении медсестры прямо за ней.
Вздохнув, я снова целую Марию.
— Ti amo tanto.
Покинуть комнату нелегко. Каждой клеточкой своего существа я хочу помочь Марии пройти через это, но знаю, что это только расстроит ее еще больше, если я останусь.
Выйдя в коридор, я прислоняюсь к стене и закрываю глаза.
У меня такое чувство, что физическое исцеление будет наименьшей из наших проблем. Это унижение, которое Марии придется вытерпеть, когда ей придется зависеть от чьей-то помощи, вот что будет чертовски тяжело.
Хотя я понимаю почему.
Тем не менее, я полон решимости быть рядом с ней на каждом шагу этого пути, и не важно, сколько раз мне придется мыть ее, это не изменит моей любви к ней.
Глава 29
МАРИЯ
Я могу вынести, когда в меня стреляют, избивают и пытают, но не это.
Боже, только не это.
На меня накатывает волна унижения, пока медсестра вытирает мое тело, показывая маме, как это делается.
И потом, есть боль. Господи, боль резкая и ледяная, острота пронзает каждый нерв и кость.
К тому времени, как мое тело накрывается простыней, я чувствую жар, мои зубы болят от того, что я их стискиваю.
— Пожалуйста, уделите нам минутку, — вежливо просит мама.
Я слышу, как закрывается дверь, и медленно открываю глаза.
Мама садится на кровать и заключает меня в нежные объятия.
— Я знаю, — шепчет она. — Я знаю, милая.
— Mami, — хнычу я, цепляясь за нее левой рукой.
— С этого момента я буду мыть тебя. Хорошо?
Я киваю в ее плечи.
— Пожалуйста.
— Не волнуйся. Mami позаботится о тебе.
Я прижимаюсь к маме, пока изнеможение и боль не погружают меня в лихорадочный сон, где все черно, как ночь, а звуки сверления бомбардируют меня со всех сторон.
Взрыв вырывает меня из сна, и я вскакиваю.
Боль в моей груди и ноге невыносима, и мои губы приоткрываются, но я не могу издать ни звука.
— Блять, — огрызается Лука, в слове слышится беспокойство. Он берет меня за плечи и помогает лечь обратно.
Я хватаю ртом воздух. Пряди волос прилипают к моей липкой коже, но я чувствую дуновение ветерка. Оглядываясь, замечаю, что на меня направлены два вентилятора, а простыня исчезла. Меня прикрывают только два полотенца.
Я вижу трубки, исчезающие под повязкой на моей ноге. Вижу уродливые синяки на моем туловище. Затем мой взгляд останавливается на моей правой руке.
Клянусь, я все еще чувствую, как сверло пронзает мою кожу и кости.
Я никогда не забуду этот звук.
— Детка, — бормочет Лука, вытирая мой лоб прохладной тканью.
Я открываю глаза, чувствуя себя слабее, чем когда-либо.
Он улыбается мне сверху вниз.
— Господи, ты прекрасна. — Ткань ласкает мою шею. — Знаешь, что я люблю в тебе больше всего?
Я качаю головой.
Лука вытирает мои плечи и спускается по левой руке.
— Какая ты, блять, сильная.
Я снова закрываю глаза.
Он продолжает протирать каждый открытый дюйм кожи, и это помогает мне охладиться.
Это приятно и успокаивает, а не унижает.
Иисус, я в эмоциональном беспорядке.
