В ответ она дружески ткнула его кулаком в спину, что с учетом его звания было совсем неуважительно. Прямо-таки нарушение субординации.
* * *
После обеда на участок Кэшина из Кенмара приехал некто Мик, старик на восьмом десятке, и прошелся сенокосилкой по всей запущенной земле, усеянной разбитыми бутылками и металлоломом, то и дело натыкаясь на всякий хлам, скрытый высокой травой.
— С тебя можно деньги за травматизм брать, — пробурчал он, когда закончил работу и положил сенокосилку в свой грузовик. — Что, не так, что ли? И так сделал все, считай, за спасибо, а ты даешь несчастные шестьдесят баксов, будто на благотворительные цели.
— Я полицейский, — ответил Кэшин. — Присягал защипать налоговые законы нашей страны.
— Ладно, полтинника хватит, — сказал Мик.
Кэшин дал ему бумажку. Тот сложил ее, засунул под ленту шляпы. Народ в этих краях не слишком-то любил платить налог на товары и услуги от имени правительства. Собаки носились по участку, совершенно одуревшие от нового, неведомого запаха свежескошенной травы, а Дейв Ребб с Кэшином ходили вокруг развалин дома и делали замеры. Кэшин держал конец рулетки, а Дейв все тщательно записывал и зарисовывал на листе миллиметровки. Закончив, они сели на обломок стены, и Ребб показал Кэшину, что у него получилось.
— Здоровый, — сказал Кэшин. — И не представлял себе, что он такой здоровый.
— Похоже, твой предок не бедствовал.
— Да, у него были золотые прииски, и все деньги он вложил в этот дом. По-моему, еще лошадей держал.
Налетел порыв ветра, пригнул траву. Запахло сырой землей и холодным морем.
— Видно, он совсем тронулся, — сказал Ребб. — Не мог потеплее места найти?
— Повыделываться надо было, — ответил Кэшин. — Поэтому здесь и строился. Кэшины еще до того у всех тут были поперек горла. Потом, вообще-то, тоже…
Ребб сделал самокрутку, закурил, снял щепотью крошки табака с нижней губы.
— Так ты что же, хочешь его переплюнуть?
— Да, хочу. А что тут такого?
— Ничего. Мне-то что?
Они поднялись. Сильный ветер едва не сбивал с ног. Собаки куда-то делись, но, почувствовав, что их ищут, ненадолго вернулись, а потом опять умчались по своим неотложным делам. Кэшин подумал, уж не глупость ли он затеял. Еще не поздно было все свернуть.
— Картинку нашли? — спросил Ребб. — Тут одна стена развалилась к чертям собачьим. И еще надо времянку соорудить, чтобы инструмент не намок.
Они пошли обратно; в долине уже сгущались сумерки. Дни заканчивались рано, и всего за двадцать минут день сменялся чернильной темнотой ночи. От наклонов у Кэшина все ныло.
Уже у сарая Ребб сказал:
— Старикан дал мне кролика. В холодильнике лежит. Видел?
— Нет.
— Два дня уже. Сегодня, пожалуй, приготовим.
Кэшин промолчал — на кухню совсем не тянуло.
— Ладно, я сам сделаю, — понял его Ребб. — Рагу из кролика сойдет?
Кэшин задумался. Полицейский знакомится с бродягой, этот бродяга поселяется у него, готовит еду. Местным это наверняка будет очень интересно. Вот это да! Детектив и бродяга… Очень, очень любопытно…
Ладно, хватит.
— Отлично, — произнес он. — Вперед и с песнями.
Он покормил собак, развел огонь, достал пиво, сел и почувствовал, что боль чуть-чуть отпустила. Ребб умело орудовал на кухне — разделывал кролика, мелко резал чуть увядшие овощи, жарил мясо.
— Вино? — осведомился он, ткнув в бутылку на полочке. — Бережешь для особого случая?
— Да нет… Штопор вон там.
Ребб откупорил бутылку, налил вино в кастрюлю, плеснул воды.
— Готово дело! — довольно заметил он. — Скоро приду.
Он вышел в боковую дверь, за ним двинулись и собаки. Кэшин задремал над газетой. Ребб и правда воротился скоро; собаки, как всегда, влетели первыми, радостно подбежали к Кэшину, как будто вернулись по крайней мере с Северного полюса и не чаяли увидеть любимого хозяина.
Кэшин оценил рагу с рисом. Он ел, смотрел то на огонь, то в экран телевизора. Дейв сидел за столом, листал газету. По телевизору шли новости. Сюжет о Марше в Порт-Монро был шестым по счету:
«Лидер Объединенной партии Австралии Бобби Уолш сегодня в приморском городе Порт-Монро выступил с речью на митинге против предлагаемой застройки курортной зоны».
Сообщение шло на фоне любимой телевизионщиками картинки: дети и взрослые держались за руки, пели, тут же завязалась небольшая потасовка…
— Повезло этому чудаку, что его не обвинили в оскорблении действием, — заметил Кэшин, не глядя на Ребба.
— Самооборона, только и всего, — ответил Ребб. — Он его не особенно-то и задел.
— Все вы, бродяги, знаете, как себя вести.
— Обыкновенная пьянь, — сказал Ребб. — Делов-то!
Они просмотрели фрагменты речи Бобби Уолша. На крупных планах было видно, что промок он основательно, по его лицу бежали крупные капли. Показали, как его поцеловала старая леди, как он тепло улыбнулся ей в ответ, как почтительно взял ее за локоть.
Затем Уолш дал короткое интервью. Потом камера вслед за ним и Хелен Каслман показала Кэшина, Кендалл и Векслера.
Кэшин вздрогнул. Если бы он заметил, что его снимают, непременно бы отвернулся. Женщина с насмерть залакированными волосами комментировала: «Бобби Уолш воспользовался моментом и побеседовал с детективом Кэшином. Это один из полицейских, которые присутствовали в четверг на месте гибели племянника Уолша, Кори Паскоу, а также другого юноши, Люка Эриксена, уроженцев населенного пункта Даунт в окрестностях Кромарти».
На экране снова появился Бобби Уолш, проводящий рукой по мокрым волосам: «Я только поздоровался с этим офицером. Мы вместе учились в начальной школе. Я надеюсь, он выяснит, что именно случилось той ночью, и справедливость в отношении погибших мальчиков восторжествует. Повторяю — я надеюсь. Коренное население уже почти две сотни лет живет ожиданием справедливости».
Ребб поднялся, подошел к раковине, сполоснул тарелку, вилку и нож.
— Ты, что ли, его прихлопнул? — равнодушно спросил он.
Кэшин поднял глаза:
— Не я. Но, если бы он стал тыкать в меня своим дробовиком, я долго бы не раздумывал.
— Ну, я пошел.
— Ты так умело с кроликом разделался, — сказал Кэшин. — Приноси как-нибудь еще.
Уже у двери, легонько отпихивая собак, которые хотели выйти с ним, Ребб спросил:
— Бензопила когда будет?
— Завтра. Берн сказал, он ее первым делом привезет вместе с баком для воды. Правда, когда, не знаю, — может, с утра, а может, ближе к полуночи.
