Нет, думаю побыть в Альфарики до лета. Есть у нас тут свои дела.
— Если свой товар везешь, так письмо мое как раз сгодится. В Раудборге так просто торговать нельзя, нужно с тамошними купцами столковаться, а те чужаков не больно любят, будут говорить, чтоб ты им свой товар за полцены отдал, иначе не видать тебе разрешения.
Хоть от голоса Стюбьёрна уже голова начала гудеть, я старался держать себя в руках.
— А что за письмо? Знак какой-то?
Стюрбьёрн удивленно посмотрел на меня, а потом оглушительно расхохотался. Аж стены в комнате пошли ходуном. И Гуннвид за ним следом.
— Забыл я, забыл, что на Северных островах не ведают грамоты. Я ведь уж лет тридцать как ушел оттуда. В других землях придумали, как свои слова передавать другим. Вот тут, — и великан поднял со стола тонко выделанную кожу с узорами, — сказано, что хёвдинг Раудборга считает вингсвейтар своими братьями и союзниками.
Я всмотрелся и вспомнил, как что-то подобное говорил Гачай, но здесь узор был иной. У сарапа узор был меленький, ровненький, кругленький, а тут крупный и рубленный, чем-то на руны похожий. Может, потому что сарапская речь плавная и круглая, а наша речь иначе звучит, под нее и узор другой нужен.
— Раз уж ты вырос из Северных островов, так тебе и грамоту выучить бы хорошо. У живичей многие грамоту разумеют. Так что, возьмешь моих людей?
Серебро, сильные воины и еще знак от Стюрбьёрна, который даст нам право на торговлю в Раудборге. Это хорошая плата. Жаль только, что Альрика нет рядом. Вдруг я опять упускаю что-то важное? Вдруг этот великан меня дурит не хуже Игуля?
— Я согласен. Но прежде хотел бы понять, что за вингсвейтары такие и чем вы живете.
— Пусть тебе Гуннвид всё покажет. Только гляди не передумай! Уже не раз вот такие вольные хёвдинги распускали хирды и переходили к нам, в вингсвейт. Так что, сын, не усердствуй особо, иначе останешься без Раудборга.
Стюрбьёрн снова расхохотался.
Глава 6
За высокими каменными стенами крепости вингсвейтар стояло немало каменных домов, тем больше я удивился, увидев несколько длинных строений, сложенных из дерева. Ничем не отличить от домов на Северных островах. Еще я заметил небольшие деревянные избушки, размером с кладовку, но никаких сараев, загонов для скота или птичников.
Когда я спросил у Гуннвида про длинные дома, тот ответил:
— Отец хотел, чтоб тут всё было из камня. Он ведь не горит и сломать стену такого дома не у всякого выйдет. Да только люди-то у нас разные, и мало кому по нраву спать в холодном камне. Многие живичи думают, что спать в камне — всё равно что в земле лежать. А кого в землю кладут? Мертвых. Когда отец только-только построил первые дома, живичи, что пошли под его руку, всё лето под открытым небом спали, осень тоже, а уж к зиме отец разрешил сложить дом из бревен. Ох, и злился он тогда!
Я-то от каменных домов о могилах не задумываюсь, но все ж знают, что камень тепло из человека вытягивает, а дерево сохраняет.
— А стены такие зачем? Неужто тут великаны ходят?
«Помимо твоего отца и тебя», — хотел добавить я, но смолчал.
— Измененные? Не! Откуда им тут взяться? Ты не гляди, что нынче тут тишь да благодать. Знаешь, сколько раз нас убивать приходили? И кто только не пытался!
Гуннвид провел меня по площади внизу, потыкал пальцем в дома, приговаривая, что вот тут оружие хранится, тут еда, а вон там у них под крышей колодец, откуда воду берут. Но правду ли он говорил или обманывал, я не знал, ведь внутрь мы не заходили. Только в одно место мы и заглянули: в трапезную, которая была пристроена к стене и сложена из камня. Внутри тянулись длинные столы и лавки человек эдак на две сотни, но сейчас там никого не было.
— Едим мы только по утренней и вечерней зорьке. Потому и пусто.
— А кто стряпает? Кто убирает? Где рабы живут?
— Нет у нас рабов. Сами и стряпаем, и убираем, и за скотом приглядываем. И баб сюда водить нельзя. Войти могут только вингсвейтары или их гости, рунные мужи. Хельтова пива пить нельзя. Семью заводить нельзя. Слушать хёвдинга, не отступать в бою, вызволять товарища. Вот заповеди вингсвейта.
Я недоуменно взглянул на Гуннвида.
— А как же совсем без баб? Неужто ты еще…
Тот оглушительно рассмеялся.
— Нет же. Нельзя жениться и баб приводить сюда, а за стенами бери любую, коли не в жены. Думаешь, почему внизу сплошь гулящие, а женок и дочерей никто не привозит? Да хотя бы те же купцы или кузнецы? Или вон те, что гостевые дома держат? Думаешь, им не было б сподручнее с женами тут жить? Да только вот даже самая преданная и верная жёнка рано или поздно ляжет с кем-то из вингсвейтар. У нас, знаешь, каковы молодцы! Все хороши собой, сильны и щедры на ласку и на подарки. Заповедь-то не просто так придумалась. Поначалу отец разрешал жениться, но как два смертоубийства из-за баб меж братьями случились, так запрет и поставил.
— А кто на этом острове прежде жил? И откуда вообще вингсвейтары взялись?
Мы с Гуннвидом вышли из пустой трапезной, посмотрели на дерущихся воинов. Он глянул устало, будто надоели они ему до гнилой кочерыжки, а мне-то интересно. Люди тут и впрямь разные. Вон и сарапская морда видна, и белесая, и конопатая. А по говору, наверное, и вовсе со всех земель собрались. Руны их в таком беспорядке я угадать не мог, чуял лишь, что тут и хускарлы есть, и хельты. Может, и карлы где притаились, но их рунную силу я не различал среди более мощных.
— А идем-ка вниз! — вдруг сказал Гуннвид. — Хоть до темноты далеко, но за сытной едой да крепким пивом беседа лучше пойдет. Заодно корабль свой покажешь, с хирдом познакомишь, поведаешь, что нового на Северных островах.
Говорить он начал, едва мы вышли за пределы стен.
— Всё началось еще с моего деда, Олафа Бьёрнссона. Он был сильным ярлом, под его рукой было семнадцать островов с четырьмя городами и деревнями без счету. Его дружина считалась едва ли не лучшей во всех Северных островах. А еще в моем роду все мужи получают один и тот же дар: небывалую силу.
Я впервые слышал, чтоб дар переходил по наследству. Почему Фомрир не оделял их тогда условием?
— Но было в роду и проклятье. Женщины, которых мы берем в жены, часто гибнут в первых родах, и даже вторая-третья руна не спасает. А если и выживала какая, так больше уже понести не могла.
Оно и немудрено. Попробуй выносить и родить эдакого бугая! Он, поди, из мамки вылезал уже размером с пятилетнего ребенка.
— Олаф Бьёрнссон крепко дружил с тогдашним конунгом Зигвардом Безухим, делился с ним и серебром, и кораблями, и дружиной. Потом родились у них дети: Гунхильда у Зигварда, Стюрбьёрн у Олафа, и отцы сговорились меж собой поженить детей.
Кажется, я начал догадываться, что произошло дальше, ведь Гунхильда-то вышла замуж не за Стюрбьёрна.
— Прошло пятнадцать зим, Гунхильда выросла, и мой дед напомнил Зигварду об уговоре, но Безухий сказал, что рано говорить о свадьбе, мол, дочь его пока не натешилась детскими играми. Подождал Олаф еще две зимы и снова заговорил о том же, и снова Зигвард отказал ему.
Хотя Гуннвида тогда и на свете не было, рассказывал он эту давнюю историю так, будто старый конунг не деда обидел, а самого Гуннвида. Кулаки стиснуты, щеки покраснели, глаза прищурены. Как же крепко засела в его роду злость на давно мертвого Зигварда!
— А спустя еще две зимы услыхал дед, что Гунхильда помолвлена. И ладно бы с каким-то толковым ярлом или хёвдингом! Так нет, сговорили ее с пришлым воином, Карлом Черноголовым. А за ним ни земель, ни рода! Только кораблей два десятка и семь сотен воинов. И лицом тот Карл был нехорош, недаром же его волосы Бездна окрасила!
Я невольно провел рукой по своим волосам, что хоть и не черны, как у сарапов, но всё же, слишком темны по нашим меркам. И хёвдинг, за которым такая сила, никак не может считаться бесполезным или нищим. Два десятка кораблей! Зачем такому земля? Коли надобно будет, так он пойдет и отнимет ее у любого ярла.
— Разозлился тогда Олаф, пришел к Зигварду и спросил, как же конунг
